Между А и Б (Здравствуй, Валерка! - 1)   ::   Машков Владимир Георгиевич

Не долетев двух метров до меня и директора, они вдруг начинали идти спокойно и неторопливо, как будто им было лет по восемьдесят, не меньше. Ребята говорили: "Здравствуйте, Екатерина Моисеевна", - а потом неслись с прежней скоростью и с прежним шумом.

- Ну, так что мне с тобой делать? - снова спросила директор, когда мы уселись в ее кабинете - она в кресло, а я на стул.

Я бывал в этом кабинете не раз и все хорошо помню, а поэтому не стал разглядывать "Трех богатырей" - огромную картину, висевшую на стене, прямо за спиной Екатерины Моисеевны. Я эту картину уже выучил на память. Могу в любой момент рассказать, кто какой меч держит и у кого какой масти лошадь. Сами понимаете, зададут тебе такой вопрос: "Ну что мне с тобой делать?" - а как на него ответить, не знаешь. Каяться еще рано, надо выждать, вот и изучаешь картину. Мне уже пришла в голову мысль: хорошо бы директору для тех, кто часто бывает у нее в кабинете, вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а потом вместо "Бурлаков" еще какую-нибудь картину. Так за несколько лет можно изучить всех художников и все, что они нарисовали.

- Молчишь? - спросила Екатерина Моисеевна.

- Я уже помирился с ребятами, и все будет хорошо, - сказал я. - Обещаю.

- Ты мне каждый месяц даешь обещания, а что из этого?

- Но почти месяц я держу свое слово.

- А на сколько сейчас ты обещаешь? - улыбнулась Екатерина Моисеевна.

Я заметил, что она всегда улыбается, разговаривая со мной. Что бы я ни натворил, она улыбается. Но это, правда, наедине со мной. А при матери и учителях она совсем другой человек. Поэтому я люблю бывать в ее кабинете, когда мы вдвоем. Вот если бы еще вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а вместо "Бурлаков"...

- Месяц будешь держать свое слово? - спросила Екатерина Моисеевна.

- Буду, - сказал я.

- Ну иди, на контрольную опоздаешь, - улыбнулась она.

Я поднялся, сказал: "До свиданья", кивнул богатырям - до скорой, мол, встречи - и пошел к двери.

- О матери подумай, - сказала Екатерина Моисеевна.

Я обернулся. Лицо директора было печальным.

- Ну, иди, - повторила она.

Я открыл дверь и еще раз посмотрел на Екатерину Моисеевну. Она снова улыбалась мне.

КАК Я УТЕШАЮ МАМУ

Я знал, какой у меня будет разговор с мамой. Мама сразу заплачет и скажет:

- Ты понимаешь, как трудно одной воспитывать ребенка?

Я буду молчать. Я буду сидеть в кресле-кровати и молчать. Надо дать маме выговориться и ни в коем случае не перебивать ее. Потому что она сразу вскипает:

- Ради бога не перебивай меня, за тебя говорят твои поступки.

Потом мама скажет, что у других матерей жизнь как жизнь, и только у нее кромешный ад и сплошные мучения.

Тут я обычно не выдерживаю:

- Но ведь я в милицию ни разу не попадал, я никого не грабил, не убивал.

Мои слова только воодушевляют маму:

- И ты считаешь, что это - достоинство? Не хватало еще, чтобы ты грабил и убивал! Как у тебя вообще язык поворачивается говорить такое! Замолчи сейчас же.

Я молчу, пока она это говорит, и продолжаю молчать.

На несколько мгновений мама затихнет. Потом она снова скажет, как трудно одной воспитывать такого оболтуса, как я, и еще работать, зарабатывать на жизнь.

Моя мама ткачиха на камвольном комбинате. Она хорошо работает, ее фотография висит на Доске почета вместе с фотографией Семкиного дяди главного конструктора комбината. Того самого дяди, о котором Семка прожужжал все уши ребятам в нашем классе. Но мамина фотография висит над фотографией Семкиного дяди, и это дает мне право иногда одергивать Семку.

А еще мама в месткоме. Она всегда о ком-то заботится, к кому-то ходит домой, и к ней все стучат по вечерам: "Вот какое дело, Петровна..." Поговорят, а потом гладят меня по голове, вздыхают и спрашивают: "Как дела, баламут? Двойки есть?" Я отвечаю: "Попадаются".