Мой друг бессмертный   ::   Гурова Анна

Пение той, другой птицы – это верный сигнал, что весна наступает по-настоящему и окончательно.

– Алешка! – раздался с кухни мамин зов. – Иди к нам, без тебя ничего решить не можем!

Завтрак уже давно закончился, но родители все сидели на кухне за чаем. Вот уже час шел семейный совет по «неотложному» вопросу: выбиралось имя для будущего Лешкиного брата. То, что будет брат, выяснилось только вчера, когда мама сходила на второе УЗИ. Как будто кто-то сомневался…

На столе перед мамой лежал длинный список мужских имен. Для его составления мама воспользовалась, помимо всех прочих источников, еще и святцами, поэтому там попадались такие имена, о которых Лешка даже не догадывался. Например «Иринарх» или «Елпифидор».

– Чего там мудрить – назвать в честь деда, – раз в десятый повторил папа. Он уже несколько раз порывался уйти с кухни в кабинет, но мама не отпускала.

– Ну же, Алешка! Как братика назовем?

– Я уже предлагал, – твердо сказал Лешка. – Лаврик.

– Это что еще за имя? – с подозрением переспросил папа, который этого предложения еще не слышал. – Лаврентий, что ли? Опять чего-то начитался? Ты еще «Феликс» предложи! Или уж сразу «Иосиф»!

Лешка пожал плечами. Он не собирался спорить с папой. В принципе, имя – это не самое важное. Когда получаешь паспорт, можно его и поменять.

«Жалко, что он все забудет, когда родится, – подумал Лешка, садясь пить чай. – Еще долго будет младенцем со всем, что прилагается: орать по ночам, писаться, ползать по квартире и портить мои вещи, еще лет до четырех с ним даже толком не поговорить будет. Но я все равно буду его любить».

Один из солнечных лучей этого мартовского утра неведомыми путями пробился через не мытое годами окно в пыльный сумрак студии на втором этаже Леннаучфильма. Нафаня немедленно подставил под него небритую физиономию и блаженно зажмурился.

– Солнышко-то какое весеннее! – промурлыкал он. – Зашибись!

Все сидели и зевали, не торопясь приступать к репетиции. Накануне парням из «Утра понедельника» пришлось, дожидаясь своей очереди выйти на сцену клуба «Катакомба», просидеть в гримерке аж до пяти утра. К этому часу и сами музыканты, и почти все зрители, кто еще не уснул, были уже в невменяемом состоянии, и триумфа не получилось. Сегодня вечером был шанс взять реванш в клубе «Психо». Клуб был попроще «Катакомбы», зато они выступали там в числе первых. Михалыч повертел в воздухе барабанной палочкой. – Ну, поехали?

Встрепанный Рэндом, зевая во весь рот, потянулся за гитарой. Нафаня призыв проигнорировал – он принимал солнечную ванну.

– А помните Ники? – неожиданно спросил он. – Я тут недавно услышал по радио «Максимум» одну клевую песню и сразу ее вспомнил. Жалко, не сказали, какая группа, сразу реклама пошла…

– Она, говорят, отыскала своего настоящего отца, – сказал Михалыч. – Он у нее какой-то крутой оказался, так она теперь не то в Москве живет, не то за границей.

– Может, это ее песня и была? – подумал вслух Нафаня. – Если музыку не забросила, может, и по телику ее увидим. Теперь-то у нее с продюсерами никаких обломов быть не должно.

– А я по ней скучаю, – неожиданно признался Михалыч. – Она прикольная была. Выдумывала все время всякую всячину. То у нее солнце разговаривает, то в подвале кто-то поет…

– Эх, – философски сказал Нафаня, отошел от окна и принялся подкручивать колки на своей бас-гитаре.

Рэндом промолчал, хотя ему-то как раз было что сказать. Не далее как вчера вечером, перед отъездом на концерт, он своими ушами слышал, что в подвале кто-то пел. Причем очень здорово. И слова такие шизовые, но мощные и яркие.