На маленьком кусочке Вселенной   ::   Титаренко Евгений Максимович

Оркестр, что на время как бы умолк для них, опять играл «Амурские волны». И, глядя в сторону пятачка, Димка позвал: – Ксана… А хоть немножко нам погулять можно?..

Ксана тиснула в кулаке кончик косы.

– Только… где темно, Дима, где не увидят, ладно? – тихо попросила она.

– Ладно! – согласился Димка.

И глухой аллеей, далеко в обход пятачка, они медленно пошли через парк.

Все непонятное, сложное казалось опять позади. И Ксана не только не сопротивлялась, но радовалась, ощущая, как после всех сегодняшних треволнений ее охватывает слабость и хочется утешить самое себя, может быть, даже чуть-чуть всплакнуть. Но уже не от горя, не от обиды – просто так.

Растягивая время своей короткой прогулки, они шли медленными, осторожными шагами. Навевал грусть невидимый в глубине парка оркестр. И мягко отсвечивали голубоватые лунные блики на черной хвое…

Шли молча. Дышали, слушали…

А когда повернули назад, к речке, Димка сказал:

– Ты знаешь, Ксана, я чуть не стал пьяницей.

Она тихонько засмеялась, не поверила.

– Болтун ты, Дима!

– А вот честное слово! – поклялся Димка. – Недавно с одним тут нализался – ничего не помнил!

Ксана подумала и спросила уже без улыбки:

– Зачем?.. – Тревожно спросила дрогнувшим голосом.

Димка взъерошил пятерней чуб, потом отломил от молодой сосенки у обочины пушистую ветку и раза два хлопнул себя по колену.

– Не знаю! Все равно было. Решил – и напился. Назло.

Ксана снова негромко засмеялась.

– Что ж не предупредил? Я хоть посмотрела бы!

– А это дело поправимое! – обрадовался Димка. – Хоть завтра.

Но Ксана перестала смеяться и, глядя в зыбкую темноту парка, туда, где лежал пруд, замолчала. Жакет она по-прежнему несла перекинутым через руку, хотя в аллее было довольно свежо. Но ведь она любила свое белое платье в лепестках, а не жакет и прихватила его только так, на всякий случай.

– Не надо, Дима… – сказала Ксана серьезно, по-взрослому, как это иногда вдруг получалось у нее. – Ты не должен, как другие. Ты должен всех правильней быть..

Они вернулись на тропинку, что сбегала к мосткам, и Ксана остановилась. Глянула исподлобья на Димку:

– Понял?..

И Димка заметил, что глаза ее опять мокрые.

– Я, Ксанка… по дурости… Давай где-нибудь посидим еще?

Ксана качнула головой:

– Мне пора, Дима.

– Я провожу тебя, – сказал Димка.

– Чуть-чуть, ладно? – попросила она. – Только до мостков.

– Ну, ты хоть не плачь опять!

– Больше не буду!

Они взялись за руки и спустились вниз, к речке. И, не размыкая рук, перешли друг за другом на противоположный берег.

Здесь Ксана остановилась.

– Дальше не надо, Дима, ладно?

– Ты не обижайся на меня, Ксанка… Мне самому было противно.

– Я не обижаюсь… Это я просто, Дима… ради тебя…

И было в ее чуточку вдруг закосивших глазах что-то такое, отчего захотелось Димке сказать ей хорошее-хорошее что-нибудь… сказать или сделать что-нибудь для нее. До тоски захотелось. А как сказать, что сделать, он не знал. Провел рукой по ее волосам, по плечу…

Ксана тоже положила руку на его плечо и осторожно коснулась пальцами Димкиной щеки.

– Иди, Дима… Ладно? – тихо-тихо проговорила она, скользя блуждающим взглядом по его лицу. – Если у вас завтра пять уроков, – я после шестого через парк пойду домой… – И она опять с трудом проглотила комок в горле.

– Ты иди, а я постою, – сказал Димка.

– Я не хочу, чтобы ты в спину смотрел.

– Ну вот, какая ты!..

Она засмеялась. Промокнула косой уголки глаз.

– Иди, Дима…

Он взбежал наверх и видел, как, помахав ему жакетом, она пошла.

А Димка стоял и смотрел из-за сосен.

Любила она сказки. И вот как будто сама – в сказке…

Луна, холодная, застыла над ней. И цепенели кругом серебряные деревья.