О маленькой фее и молодом чабане.   ::   Горький Максим

Майе было скучно. Улучив минутку, она спросила крота, что он думает о чабанах.

— Чабаны?! Скрр!.. брр!.. Я-таки близко знаю их! О да, принцесса, я-таки имел с ними дело! Они бедны всегда, и поэтому все негодяи и разбойники. О да, это уж верно! Это так! Чабаны?! Огэ! Они не имеют никакой собственности, кроме самих себя; а всякий, не имеющий собственности, — вор, ибо чем бы он жил, раз он не вор?! Но, впрочем, он может быть нищим, это ещё хуже, потому что воровать — это всё-таки труд. Один из чабанов раз бросил в меня своей длинной палкой и бежал за мной до той поры, покуда я не убрался в нору; да, это было так!

— Зачем он бросил? — спросила Майя.

— Зачем? Я думаю, просто затем, что я имел неосторожность пройти близко от него, вот и всё, отнюдь не больше. Ведь чабаны — люди, как хотите, и с них спрашивать много нельзя!

Майе стало ещё скучней. Всё, что происходило перед её глазами, было совсем не так интересно, как интересно оно было раньше. Она была очень рада, когда мама объявила, что пора идти домой. И вот они пошли. Светляки бежали перед ними, светя им; лес уже спал, и небо спало, а звёзды смотрели с него на землю и улыбались ей задумчиво и тихо.

Потом пришли домой.

Майя легла спать на свою кроватку из ландышей, а когда заснула, то видела бесконечно широкую, сожжённую солнцем степь, и там на холмах стояло много чабанов с длинными палками в руках, и ветер играл их чёрными кудрями; они пели громкую, страшную песнь о свободе и о степи и бегали за кротами, громко крича: «Эгой! гой!» Они были злы и страшны и очень пугали её, но это не помешало всё-таки ей, как только взошло солнце, побежать на своё любимое место и взобраться на ветви бука.

Он был там и пел:

В лесу над рекой жила фея,

В реке она ночью купалась

И раз, позабыв осторожность,

В рыбацкие сети попалась.

Смотрели рыбаки, дивились…

Любимый товарищ их, Марко,

Взял на руки нежную фею

И стал целовать её жарко.

А фея, как гибкая ветка,

В могучих руках извивалась

Да в Марковы очи смотрела

И тихо над чем-то смеялась.

День целый они целовались,

А чуть только ночь наступила, -

Пропала красавица-фея,

А с нею и Маркова сила.

Дни Марко все рыскал по лесу,

А ночи сидел над Дунаем

И спрашивал волны: «Где фея?»

А волны смеются: «Не знаем!»

Повесился Марко на горькой,

Трусливо дрожащей осине…

И други его схоронили

Над синим Дунаем в теснине.

Ночами к нему на могилу

Та фея сидеть приходила…

Сидит и над чем-то смеётся…

Ведь вот как веселье любила!

Купается фея в Дунае,

Как раньше, до Марка, купалась…

А Марка уж нету! От Марка

Лишь песня вот эта осталась!

Это была очень весёлая песня, в голосе чабана ясно звучал смех, беззаботный и вольный, как сам чабан.

«Вот странная песня! — думала фея. — У кого он научился петь её? И фея в этой песне странная, и Марко тоже странный. Почему он повесился, и что это значит — повеситься?» Ей казалось, что это не весёлая песня, а очень грустная. Чабан же поёт её так весело… Она смотрела на него через вершины дерев и хотела, чтоб он подошёл ближе.

Но он не шёл, а всё пел и в такт своей песне помахивал палкой в воздухе; кончая одну песнь, звонко вскрикивал: «Эгой!» и начинал другую:

А то ещё есть песня

О старом казаке,

Что плыл куда-то ночью

На лодке по реке.

Будил он рыб и воду

Ударами весла…

А в сонном небе ночи

Над ним луна плыла.

И нежно там сияли

Красавиц-звёзд огни,

И знали всё, что будет

Со стариком, они.