Дальше некуда!   ::   Сан-Антонио

Он расцарапал себе руки, рассчитывая иметь доказательство своей борьбы с несуществующим противником, подобрал валявшуюся в машине пуговицу, собираясь затем сказать, что сорвал ее с одежды убийцы. У этого болезненного и слабого человека хватило садистской смелости разбить себе лицо, изо всех сил колотя головой о дверцу машины. Затем он отполз в ближайшие кусты и стал ждать. Гениально! Потом он дал описание сутенера убитой девицы, которого знал, потому что много лет проработал в полиции нравов. Он нарочно описал его очень расплывчато, чтобы иметь возможность взять свои слова назад в случае, если бы у сутенера оказалось алиби. Все бы прошло хорошо, если бы не эта пуговица. Понимаете, старина Пакретт, у Альфредо есть бесспорное алиби, а инспектор сжимал в руке пуговицу от его пальто.

Вывод: инспектор врал. Он не мог сорвать эту пуговицу.

Долгое молчание.

Пакретт смотрит на трещину на белом потолке. О чем он думает?

— Этот тип всю жизнь прожил один. Парадоксальная вещь, он остался целомудренным среди самых распутных девиц. Но однажды он сломался. Чувствуя, куда влекут его наклонности, он попросил перевода в другой отдел, чтобы победить это маниакальное влечение к убийству. Но это не помогло, и он поддался своему влечению. Ему представился второй шанс остановиться: когда он убил Буальвана. Но было уже слишком поздно. Он был конченым человеком.

Я достаю из кармана маленький пакетик.

— Помните, когда я приходил к вам в прошлый раз, то пообещал принести в следующий приход гостинцев. Я кладу пакетик на ночной столик.

— Вот. Это от Старика. Внутри капсула. Кладете ее на зуб, разгрызаете, и в одну секунду все горести мира исчезают. — Я вздыхаю — Старик не любит скандалов, и я думаю, что в данном случае он прав.

Я протягиваю Пакретту руку:

— Прощайте, инспектор. Желаю вам мужества Он смотрит на меня влажными грустными глазами.

— Прощайте, комиссар.

По дороге домой я заезжаю к Берю. Толстяк стоит у окна. К его заднице привязана подушка.

— Спасибо, что навестил, — мрачно говорит он. — Я на всю жизнь запомню эту поездку в Куршевель: туда в сидячем вагоне, обратно в спальном, но стоя!

Я дружески кладу ему на плечо руку:

— Ну, Толстяк, крепись. Чего бы ты сейчас хотел?

Он размышляет, выдергивает из носа волос и вытирает слезу, которая выступила от этой жуткой операции.

— Ванну крема “шантийи”, — наконец отвечает он. — Мне так хочется отдохнуть.