Педагогический арбуз   ::   Васильев Владимир Петрович

В самый разгар игры прибежала девочка из первого отряда и, запыхавшись, крикнула:

- Ваш сидит на скале!

Я не сразу понял, о чем она.

- Ну и пусть сидит. Не захотел идти с нами - пусть отсиживается.

Девочка отдышалась и затараторила:

- Да вы в своем уме! Он же висит между небом и землей. Прилип к скале и висит. Он же сорваться может!

Лагерь стоял на горе и обрывался к морю двухсотметровой скалой. Нас предупреждали, что место это опасное, детям туда ходить нельзя.

Через минуту я был уже на скале. Там собралось все начальство лагеря. Женщина в белом халате всхлипывала. Я перешагнул через заборчик и глянул вниз. Гдето на дне пропасти с тугим плеском глухо била волна.

Преодолевая головокружение, вцепившись в белую от буйного солнца траву, я глянул еще раз. Метрах в пятнадцати подо мной на крошечном уступе прижался к скале мальчишка. Я даже не знал его имени. Впрочем, в ту минуту я, наверное, и свое-то вспомнил бы с трудом.

Кто-то взял меня за руку и потащил назад. Это был шофер лагеря дядя Вася.

- Помоги, сынок. - В руках его я увидел старый, выпачканный дегтем канат.

- Выдержит?

- Не первый раз тягаем. Года три назад одного почти со дна вынули. И что их тянет в эту пропасть, пропади она пропадом!..

Все кончилось благополучно. Спасенный долго растирал слезы по щекам, потом объяснил:

- Я хотел... с той стороны... зайти, с тыла, чтобы не заметили. Сами же говорили: "военная хитрость"...

Начальник лагеря объявил мне строгий выговор.

В другое время я мог бы обидеться и уехать, а тут почему-то не хотелось.

Я СТАРАЮСЬ ПОУМНЕТЬ

В эту ночь я был занят серьезным делом: перестраивал свою жизнь.

"Ну нет, дудки! - думал я. Дальше в страстном внутреннем монологе появились голоса знакомых и близких. - Теперь ты будешь умней. Этого жаждут все окружающие. А они желают тебе добра. Они уверены, что ты откажешься от мальчишеского безрассудства, которое уже привело на край обрыва. Твоя святая обязанность - стать взрослым".

Но взрослеть было трудно. Я вдруг поймал себя на том, что вгрызаюсь в зеленый абрикос, отобранный днем у Иголочкина. Из темноты выплыло любопытноразочарованное лицо: "А что вы с ним будете делать?" - "Встану ночью и съем", - ответил я тогда, и все засмеялись.

Детство не уходило.

Еще вчера моим девизом были слова любимого поэта:

Надеюсь,

верую,

во веки не придет

ко мне позорное

благоразумие.

Сегодня благоразумие не казалось таким уж позорным, а вот не шло. В палатке было бело от простыней.

Я прошел по рядам и накрыл мальчишек одеялами.

Один сладко чмокнул губами: "Спасибо, мамочка!"

"Ну что ты, не стоит!" - подумал я, лег и потянул на себя постылую байку. Я лежал в палатке под храп и вскрики мальчишечьей половины своего отряда и с горечью чувствовал, что недалеко ушел от их интересов и увлечений. Когда я видел у Строгова пращу или лук, у меня текли слюнки.

ЧЕМОДАН И НАС ДВОЕ

Трамвайные дверцы, судорожно чихнув, разлетались на каждой остановке. Кондукторша просила "передних" передать плату, а "задних" проходить в вагон.

Я был в "середине", той самой, на которую просьбы продвинуться вперед никак не действуют. Здесь меньше толкают. Может быть, выражение "золотая середина" родилось в трамвае?

- Граждане, кому еще? - взывала кондукторша. - Здесь кто не имеет? Здесь? Так, молодой человек, чемодан и вас двое...

"Молодой человек" был я. С кем же это меня сдвоили? Кроме того, могу я посмотреть, чей багаж буду оплачивать?!

Оглянулся.

Так я впервые увидел Зою.

- Вы местный? - спросила она.

- Да, из Министерства путей просвещения.

- О, так мы коллеги. Вас не затруднит, сударь, сказать, когда будет железнодорожный вокзал?

- Что вы, сударыня! Это мое любимое занятие - объявлять железнодорожные вокзалы!

Мне стало хорошо и весело. Может быть, поэтому вокзал мы все-таки проехали. Девушка не рассердилась, только потешно развела руками.