Дань смельчаку   ::   Хиггинс Джек

Затем я почувствовал дождь на лице и понял, что привалился к машине, стоящей под уличным фонарем.

Женщина застегнула мою полушинель и угрюмо произнесла:

— Вы вели себя очень некрасиво.

— Дурная привычка после Вьетнама.

— А в драки частенько ввязываетесь?

— Бывает. — Я попытался прикурить. — Либо я раздражаю людей, либо они меня.

— А после чувствуете себя лучше? — Она покачала головой. — Вам никогда не приходило в голову, что существуют и другие способы снять напряжение?

С ее плеч свисал красный макинтош — я сунул руку и нащупал ее удивительно твердую грудь.

Она спокойно сказала:

— Теперь, надеюсь, понятно, что я имела в виду?

Я откинулся на капот и подставил дождю лицо.

— Я умею не только бить людей, но и еще кое-что, и весьма недурно. Например, спрягать латинские глаголы или находить север по часовой стрелке часов. Еще готовить. Обезьянье рагу у меня получается просто изумительно, а моим коронным блюдом являются древесные крысы на палочках.

— То, что мне нужно, — ответила Шейла. — Похоже, у нас должно сладиться.

— Одна загвоздка, — продолжил я. — Постель.

Она нахмурилась:

— Надеюсь, там, во Вьетнаме, ты ничего не потерял?

— Не волнуйтесь, мэм, с этим делом полный порядок, все в рабочем состоянии, — буркнул я угрюмо. — Просто я никогда не был асом в этом отношении. Китайский психиатр сообщил мне, что это все оттого, что, когда мне было четырнадцать лет, дед застал меня в койке с французской дамочкой и выбил из меня мозги с помощью любимого им терновника. Эту палку он таскал с собой всегда еще с «пустынной» компании. Он был тогда генералом, поэтому не простил мне, когда она сломалась о мою спину.

— О спину? — переспросила Шейла.

— Точно, поэтому не думаю, что ты дашь мне удовлетворительную оценку.

— А проверить нельзя? — Снова передо мной была донкастерская шлюха, и ее йоркширский акцент плавал в дожде. — Что ты делаешь, я имею в виду, чем зарабатываешь на жизнь?

— Как вы там это называете? — Я пожал плечами. — Последний из динозавров, кажется? Ну вот я и есть подобный монстр — до полного истребления. Я довольствуюсь тем, что в нашем обществе называется личным состоянием, — многими состояниями. А если остается время, пописываю кое-что.

Услышав это, она улыбнулась и внезапно превратилась в ослепительную красавицу — и мир на мгновение замер.

— Ты как раз то, что я искала себе на старость.

— А ты мне кажешься уникальной. А еще огромной, шикарной, чувственной...

— Вот это в точку, — усмехнулась она. — Меня всегда заносит, потому что я чертежница в рекламном агентстве, разведенка тридцати семи лет. Просто ты видел меня в искусственном свете, любимый.

Я начал сползать вниз. Шейла подставила мне плечо, а рукой профессионально обшарила все карманы.

— Бумажник в нагрудном кармашке, — пробормотал я.

Она хихикнула:

— Скотина тупая. Я ключи от машины ищу. Где ты живешь?

— На берегу Эссекса, — сказал я. — В дерьме.

— Боже правый, — вздохнула она. — Это милях в пятидесяти отсюда.

— В пятидесяти восьми.

Она привезла меня на ночь к себе, на Кингз-роуд. Где я и прожил целый месяц — в центре мироздания: яркие огни, снующие туда-сюда толпы... Но скучал по одиночеству, по птицам, болотам, по норе, в которую мог бы зарыться... Поэтому Шейла бросила работу в агентстве и переехала ко мне, в Фулнесс.

* * *



Однажды Оскар Уайльд назвал жизнь самой отвратительной четвертью часа, состоящей из самых изысканных секунд. Шейла предоставляла мне их в полном объеме — все предыдущие месяцы нашей жизни. Сегодняшнее утро не было исключением. Я начал в своей обычной полубезумной манере, но через минуту она успокоила меня настолько, что ритм стал замедляться, любовь превратилась во вкусную многозначительную игру, много нежнее и искуснее, чем в первый раз.