Последний феэрверк   ::   Яковлев Юрий

- Ракету? - как бы про себя произносил дядя Евгений. - Что ты в нее заложил?

- Порох и... головки от спичек.

- Зачем же порох? - вспыхнул дядя Евгений, но тут же спохватился и начал говорить тихо: - Но мог посоветоваться! Я бы тебе... Да что теперь говорить!..

- Я боялся, - сконфуженно пробормотал больной.

- Кого ты боялся?

- Вас!

- Эх ты, рыбья голова! Пороха не боялся, а меня испугался.

Разве я такой страшный, чтобы меня бояться?

- Вы строгий.

- "Строгий"! - передразнивал мальчика старый пиротехник. - А разве в моем деле можно быть не строгим? Мой учитель Джузеппе Роджеро бил меня по рукам... за неосторожность. И я ему благодарен.

Дядя Евгений отвернулся. Он снова ушел в свои тяжелые мысли.

Вид у него был такой расстроенный, что у Алешки сжалось сердце.

Он никогда не предполагал, что веселый чудаковатый дядя Евгений может так сокрушаться. Мальчик привстал на постели и потянул дядю Евгения за халат.

- А? Что? Смешно? - Дядя Евгений подскочил, словно его только что разбудили.

- Ничего не смешно, - говорил мальчишка. - А у меня рука почти не болит.

- Болит. Я знаю... У меня в детстве все руки были обожжены.

Но-но-но! Это тебя не касается. Ясно?

Теперь уже не он утешал Алешку, а пострадавший говорил ему о том, что ожог ерундовый. Но дядя Евгений качал головой и сутулился. Где-то подспудно он начинал считать себя виноватым. И эта мысль сломила его, сложила, будто железный метр, на части, как тогда, в противотанковом окопчике...

На другой день дядю Евгения вызвали в милицию. К товарищу Шмелеву.

Старый пиротехник долго рассматривал маленькую повестку с лиловым расплывчатым штампом. Он несколько раз перечитал ее, словно хотел проникнуть в тайный смысл этой казенной бумажки. Но никакого иного смысла не было: бумажка просто уведомляла, что гражданину Бурому Е. -С. надлежит явиться такого-то числа в такоето время к товарищу Шмелеву.

Он пришел в назначенный час. В своих полотняных штанах, которые от стирки так сели, что казалось, владелец вырос из них.

В кабинете были двое: сам товарищ Шмелев и инспектор районе.

Во время разговора товарищ Шмелев молчал. В разговоре не участвовал. Но своим присутствием товарищ Шмелев как бы скреплял каждое слово лиловым расплывчатым штампом, таким же, как на повестке.

Товарищ Шмелев молчал, а говорил инспектор:

- Государство обеспечило вас хорошей пенсией, а вы тут приработок нашли...

- Приработок? - дядя Евгений поднялся со стула. - Приработок?!

Его глаза расширись от удивления. Слово "приработок" звучало для него как иностранное, чужое слово, и он не знал точного его перевода.

Но инспектор не отступал.

- А как же, - говорил он с нажимом, - что вы, задаром целые дни корпите в своем бастионе?

- Задаром.

Инспектор недоверчиво посмотрел на пиротехника. А товарищ Шмелев отвернулся. Ему, видимо, неприятен был весь этот разговор.

- Задаром. Для души. Вы понимаете, что такое для души?

Инспектор выкатил свои черные блестящие глаза. Они, как два

ртутных шарика, скользнули по серым полотняным штанам, по белой рубахе с аккуратно заштопанным воротничком и остановились на галстуке-"бабочке". Он не мог решить, кто этот старик: ловкий лжец или чудак, свалившийся с другой планеты. И он сказал:

- Для души стихи пишут. - И тут же на всякий случай поправился: Раньше писали.

Дядя Евгений пропустил его слова мимо ушей. Он вдруг сказал:

- Вот товарищ Шмелев лет десять назад тоже проводил у меня целые дни. Спросите его. Он все знает.

Инспектор посмотрел на товарища Шмелева такими глазами, как будто сейчас на месте участкового уполномоченного уже сидел совершенно другой человек. Шмелев ерзал на стуле и был красный.

Шея, уши, лицо - все залилось яркой краской стыда.

- Да, да, - скороговоркой сказал участковый, - я дядю Евгения...