Повторение пройденного   ::   Баруздин Сергей Алексеевич

Я злился и на себя, и на не вовремя подоспевших девчонок. Злился, конечно, не из-за конфет, а из-за всех мучений, которые терпел только ради нее, а не ради каких-то девчонок.

И вдруг - о счастье! - неожиданно пришло спасение.

Это случилось в День Красной Армии. Мы шли с праздничного вечера в Доме пионеров. Около метро она сказала:

- Подожди минутку. Я куплю мороженое тебе и себе. Хорошо?

- Нет, я сам! - Я чуть не закричал от радости.

Она и опомниться не успела, как я сунул ей в руки мороженое.

- А ты?

- Я не люблю, - с подчеркнутым равнодушием сказал я. У меня не было больше денег.

С этого дня я уже не покупал больше конфет. Только мороженое и только тогда, когда мы шли вместе по улице.

Я был счастлив! Да и в школе теперь мне уже не приходилось голодать. Мороженое - не конфеты, и у меня оставались деньги, чтобы хоть немного перекусить в школьном буфете.

Кировская. Улица Кирова. Бывшая Мясницкая. Мясницкой ее называли раньше. И все же дело не в том, как называли ее, а в том, что она улица удивительная!

- Помнишь, как здесь челюскинцы ехали?

- Помню. И еще Чкалов, Байдуков, Беляков. Помнишь?

- Конечно.

- А потом Громов.

- А ты еще папанинцев забыл.

- Я не забыл. А Киров? Не помнишь, как Кирова здесь везли?

- Я не была тогда, - призналась Наташа.

Помолчала и добавила невзначай:

- Я письма отсюда всегда отправляю, с почтамта. Отсюда, говорят, быстрее всего доходят...

- А я был, - запоздало сказал я.

- Где?

- Когда Кирова здесь везли!

- А-а!

Мы вышли с ней на улицу Кирова.

- Скажи, а ты умеешь мечтать? Только по-настоящему!

Она спросила это так серьезно, что я растерялся.

- А ты?

- Нечестно! - засмеялась она. - Ведь я первая тебя спросила.

Только что она мне казалась страшно взрослой и серьезной, и вдруг я увидел в ней ровесницу. Увидел и испугался.

- Не знаю...

- Ну, о чем ты мечтаешь? Ну раньше, и вот сегодня, сейчас?

Как ей ответить? Мечты - это, наверно, что-то несерьезное для взрослого человека. А она взрослая. И я должен быть взрослым рядом с нею. Почему же она спрашивает меня? Может, хочет проверить? Считает мальчишкой? А я и в самом деле о чем-то мечтаю...

Я молчал.

- Ну? - нетерпеливо повторила она.

- О чем? Вот когда в Испании война была, - признался я, - мне хотелось там оказаться. Или на финской.

- А еще? А еще?

- На Северном полюсе побывать. Или с челюскинцами. Или просто на пограничной заставе. И вообще хорошо бы пораньше родиться. А так все без нас делается...

Я и верно не знал, что сказать еще. Глупо же мечтать об участии в гражданской войне, которая была давным-давно, чуть ли не двадцать лет назад. Или о революции, что случилась и того раньше. Ведь такое не повторяется. Конечно, о чем-то я мечтал. Вырасти поскорее мечтал. Когда-то шофером стать мечтал, а потом - писателем, и обязательно очень известным как Лермонтов, например, или как Шевченко, или как Жаров. И летчиком мечтал, и папанинцем, и пограничником... Но как об этом скажешь?

Она молчала, и мне уже стало стыдно. Неужели я дал маху? Ведь не хотел признаваться... Мальчишка! Действительно, мальчишка!

- А я не так, - сказала Наташа. - Я по-другому мечтаю. Вот приду домой, лягу, закрою глаза - и кажется мне, что я лечу куда-то, как птица, и все смотрю, смотрю... И все так красиво вокруг: и леса, и города, и деревни, и Москва... Не так, как сейчас, а по-другому красиво - все светится, и люди радостные, счастливые... И одеты красиво, и все улыбаются... И еще дома - много-много красивых домов! Светлых, просторных! И я иду к ним... Как в детстве... А может быть, это потому, что мне просто жалко детства? Оно прошло. У меня, по крайней мере...

И опять она казалась мне в эти минуты очень умной, очень взрослой, очень далекой... и совсем не такой, как я...

У Кировских ворот мы свернули на заснеженный Чистопрудный бульвар.