Дело Ансена   ::   Шпанов Николай Николаевич

Ни костюм, ни манеры Кручинина, ни его разговоры не позволяли определить его профессию или общественное положение. Это мог быть и врач, и инженер, и учёный — представитель любой интеллигентней профессии и любого вида искусства. Исключалась разве только профессия актёра: лицо Кручинина обрамляла мягкая бородка; аккуратно подстриженные усы скрывали верхнюю губу.

Была во внешности Кручинина одна особенность, мимо которой не мог пройти внимательный наблюдатель: его руки — сильные, но с узкой гладкой кистью и длинными тонкими пальцами. Его руки были, пожалуй, самыми красивыми, какие когда-либо доводилось видеть Грачику. Вероятно, именно такими руками должен был обладать тонкий ваятель или вдохновенный музыкант. И именно такие чуткие, длинные, словно живущие самостоятельной одухотворённой жизнью пальцы должны были наносить на нотные строки нервные мелодии Скрябина.

Основательно или нет, но Грачик считал музыку самым рафинированным видом искусства. А в музыке для него не было ничего рафинированней скрябинского наследия.

Кручинин не принадлежал к числу тех, кто встречает людей только по наружности. Тем не менее изучение внешности всегда имело существенное влияние на его отношение к собеседнику. По мнению Кручинина, пословица «по одёжке встречают…» совершенно незаслуженно применяется с оттенком некоторой обиды или пренебрежения к людям якобы поверхностным, не умеющим ценить душевных качеств ближних. «Одежда, — говорил Кручинин, — довольно верный выразитель внутреннего мира человека. Во всяком случае более надёжный, нежели паспорт или служебное удостоверение».

Позже Грачик узнал, что с самого момента своего приезда в санаторий стал предметом внимания Кручинина. Нил Платонович был большим человеколюбом. Появление на горизонте всякой новой фигуры интересовало его.

Итак, появившись на полянке перед Кручининым, Грачик не мог знать, что тот уже составил себе о нем некоторое представление. И, надо сказать, довольно верное. Тем более что ярко выраженные внешние данные молодого человека облегчали задачу. После двух-трех дней наблюдения за понравившимся ему с первого взгляда молодым человеком Кручинин определил, что нервность и темпераментность, которыми дышала наружность Грачика, находились под вполне надёжным замком воли и хорошего воспитания.

Когда Грачик перешёл полянку, Кручинин встретил его прямым взглядом весело искрящихся глаз. Вместо приветствия добродушно спросил:

— Что скажете? — и указал кистью на свой этюд.

Грачик зашёл ему за спину и взглянул на холст, ожидая увидеть берёзки, перед которыми стоял мольберт. Но, к его удивлению, там было изображено нечто совсем иное: церковь, заброшенный погост с покосившимися крестами.

Вокруг Грачика сияла радость ясного солнечного утра, а пейзаж на холсте был освещён розовато-сиреневой грустью заката.

— Разве не удобнее писать с натуры? — удивлённо спросил Сурен.

— Прежде я так и делал, — сказал Кручинин, — когда зарабатывал этим хлеб.

— А теперь?

— Теперь это — тренировка глаза. Вот скажите: верно схвачено вечернее освещение? Я был там только раз и всего минут десять. Нарочно не хожу больше, пока не закончу. Как с освещением, а?.. В остальном-то я уверен, — небрежно добавил Кручинин.

— В чем вы уверены? — не понял Грачик.

— В деталях: церквушка и… вообще все это, — Кручинин широким движением как бы очертил изображение погоста.

Место, воспроизведённое на холсте, было знакомо Грачику. Он любил бывать там именно вечерами и был уверен, что хорошо представляет себе и старенькую церковь и окружающий её характерный пейзаж. И Грачику показалось, что, несмотря на уверенность, Кручинин передал все это на полотне не совсем верно.