Приключения гусёнка Заплаткина   ::   Медведев Валерий

---------------------------------------------

Медведев Валерий

Приключения гусёнка Заплаткина



Валерий Владимирович Медведев

Приключения гусёнка Заплаткина

С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ

Я помню себя с той самой минуты, когда меня раскроили из прекраснейшего куска резины на две одинаковые половинки, склеили и я получил возможность слышать всё, что творилось вокруг меня.

Мастера, который занимался мною, звали Кузьма Кузьмич. Вероятно, он был замечательным игрушечником, - я слышал, к нему часто обращались за советом. Все операции, которые Кузьмич производил со мной, он делал быстро, ловко и главное - весело. У него были сильные руки, вкусно пахнувшие табаком и резиновым клеем. Поговорки так и сыпались с его языка. Некоторые из них я запомнил, например вот эти: "Сёмка украл поросёнка, а сказал на гусёнка", "И гуся на свадьбу тащат", "Спросил бы гуся, не зябнут ли ноги", "Одним гусем поля не вытопчешь", "Гусь пролетел и крылом не задел"... Судя по количеству пословиц, я понял, что мы, гуси, определённо немаловажные птицы. Тем более что про нас, гусей, даже песня сложена:

"Летят утки и два гуся". Я быстро выучил мотив и слова и хотел подпеть Кузьмичу, но обнаружил, что во мне ещё нет воздуха.

Не успел я подумать об этом, как Кузьмич подставил меня к какой-то шипящей машине и стал через лапу надувать. Так исполнилось моё первое желание. Я наполнился воздухом, округлился и зазвенел, как футбольный мяч.

- Хорош гусь! - сказал Кузьмич, шлёпнув меня по упругому боку.

Действительно, я был хорош.

- Звенит! - добавил Кузьмич, щёлкая меня пальцем и поднося к уху. Звенит, - подтвердил он ещё раз и запел весело: - Летят утки и два гуся...

Я стал тихонько подпевать Кузьмичу, но он взял и выпустил из меня воздух, и я снова сделался плоским и безголосым.

В это время раздался звонок, известивший о том, что наступил час обеденного перерыва.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Кузьмич ушёл, а я остался лежать на столе. Обеденный перерыв мне пришёлся по душе. Ещё бы! Никто тебя не трогает, не клеит, не растягивает, не надувает, не выпускает из тебя воздух, - ты спокойно лежишь на столе и ничего не делаешь.

Всё было бы хорошо, если бы не жар, который я почувствовал спустя некоторое время.

Мой левый бок жгло всё сильнее и сильнее, а я лежал и терпел.

Я терпел до тех пор, пока не кончился обеденный перерыв. Когда Кузьма Кузьмич, напевая хрипловатым голосом свою любимую песню, вернулся, в комнате уже начало попахивать жжёной резиной.

Перестав петь, Кузьмич потянул носом, охнул, схватил меня за лапы и опустил в воду, бормоча:

- Ах ты, оказия какая! Забыл выключить... - Он сказал что-то ещё, но я не расслышал.

Высушив меня, Кузьма Кузьмич первым делом закрасил опалённый бок, в котором я всё ещё продолжал чувствовать лёгкое жжение и боль.

- Всё гусь, были бы перья... - сказал Кузьмич мрачно. Это была последняя поговорка, которую я услышал от него. Очевидно, он сильно расстроился, потому что перестал подпевать и раскрашивал меня молча, то и дело вздыхая.

Я ВИЖУ

В самую последнюю очередь Кузьмич приклеил мне глаза, сначала правый, потом левый, и я стал видеть.

Кузьма Кузьмич оказался таким, каким я его себе и представлял. Брови у него большие и мохнатые, как усы, а усы еще больше и ещё пушистей.

- Ах ты, гусиная поджарка, - вздохнул мастер и поставил меня сушиться.

"И чего он так сокрушается, этот Кузьма Кузьмич?.." Я оглядел себя с ног до головы и убедился, что я прекрасен. Правда, мой вид портил левый бок, покрытый небольшими пупырышками от ожога, но это место Кузьма Кузьмич так ловко закрасил, что оно совсем не бросалось в глаза. Зато какие голенастые у меня ножки и какая нежно-жёлтая шейка!

А глаза! Глаза янтарные, с карим ядрышком. "Я единственный и неповторимый", - решил я и оглянулся.