Собрание сочинений (Том 2)   ::   Баруздин Сергей Алексеевич

Пела совсем по-взрослому, и песни все взрослые. Не то чтобы там "Крутыми тропинками в горы...".

А потом она танцевала. Под колхозный оркестр.

Весь оркестр - шесть человек, и все ребята. Трое играли на обыкновенных самодельных свистульках, один стучал деревянными ложками, еще балалайка и гармонь. И все одновременно пели, но куда хуже Елки.

Елка отплясывала "Барыню".

После концерта Ленька возвращался вместе с ней. Через старый парк возле школы. Ленька волей-неволей озирался по сторонам.

Смотрят на них или нет? На деревьях вовсю горланили галки. Кружились, заслоняя вечернее небо, и дико кричали. Но вокруг, на земле, вроде никого рядом не было.

- А ты правда не боишься со мной ходить? - вдруг спросила Елка.

- Почему я должен бояться? - смутился Ленька.

- А потому, что у меня папа-то сидит. И из пионеров меня исключили. Вот!

- Как - сидит?

- Так и сидит, в тюрьме.

- За что?

- За картошку...

- Как - за картошку?!

- А я знаю? На суде говорили: за покушение на общественную собственность. А какое покушение, когда он картошку людям раздал? Мороз прихватил ее, а он и раздал... А ведь папа у меня в председателях ходил. Хозяином его все звали. Вот тебе и хозяин! Глупо, правда?

- Наверно, - согласился Ленька.

Еще через минуту он вспомнил:

- А почему ты говоришь: из пионеров исключили! Ты же носишь галстук!

Елка и правда все время ходила с пионерским галстуком. И сейчас, летом, когда галстуки никто из ребят не носил.

- И исключили! Даже галстук при всех на сборе сняли, - зло сказала Елка. - А я все равно ношу! Сама сшила себе и ношу! Пусть кто попробует отнять еще! И в комсомол буду вступать. Думаешь, не примут? Примут! Если хочешь знать, я даже Сталину об этом написала. И про папу. А он разберется! Вот!

...Иногда Ленька не видел ее по полдня. То сама прибегала к ним в избу чуть свет, то ждала на улице, у палисадника, а тут Ленька выходил нет ее. Странно!

Вот и сейчас вышел - нет.

Бабушка оказалась рядом.

- А ты пойди поищи ее...

- Кого, баб? - хмуро спросил Ленька, делая вид, что не понял.

- Да подружку свою, Елочку, - простодушно пояснила бабушка. - Ведь она хорошая у нас, Елочка. Не грех с ней дружить. Я смотрю порой на вас и радуюсь. Елочка - она такая, плохому тебя не научит... Трудолюбивая опять же...

- Я и не думал о ней вовсе, - пробурчал Ленька. - Я ребят просто жду...

- Ну, как знаешь, Ленек, - согласилась бабушка. - Смотри, сам большой. Я в бригаду побегу...

Ленькина бабушка, Александра Федоровна, как величали ее все в деревне, работала в колхозе. И, говорили, не хуже молодых. По трудодням многих обгоняла. Впрочем, она не была старой. Пятьдесят два - разве это возраст! Пожалуй, только для Леньки она была старой. И лет в четыре раза больше, чем ему, и просто - бабушка...

Жила бабушка одна. Ленька знал, что из всех ее детей остались двое: отец Ленькин да еще бабушкина дочь, тетя Наташа, которая сейчас во Владивостоке вместе с мужем живет. Он у нее моряк-пограничник. Ленька его по фотографиям знал. А дом у бабушки ладный, просторный, чистый. И дранкой крыт. Стоит на самом краю деревни, у ельника. Там, за ельником, как раз и река Нара. И мост через нее. Хочешь - с левого берега ныряй, хочешь - с правого. Только, пожалуй, с левого лучше: он круче да и глубже там...

Сережки - деревушка небольшая: пятьдесят дворов всего. Может, чуть больше. Избы разные: под соломкой, и под дранкой, как у бабушки, и, совсем редко, крытые железом. Школа и клуб каменные, с виду красивые. Это и есть бывшая помещичья усадьба. Еще церковь, где зерновой склад помещался. А в общем-то, деревня как деревня, каких много.

Когда Елки не было, Ленька и впрямь не искал ее, а болтался с ребятами. По лесам, где было невпроворот земляники, и по полям, где рос горох. Свежий, сладкий горох - объедение! Если бы живот от него не болел!..