Тайна старого Радуля   ::   Голицын Сергей Михайлович

Он увидел реку широкую, берег высокий, село на горе с белой стройной церковью XVII века, увидел раздолье на тридцать километров… И вдохнул он полной грудью чистый воздух ближнего соснового леса… И забилось его сердце от радости…

От Москвы было, правда, далековато, но ему не показалось это препятствием.

Домов в селе он насчитал не более тридцати, все деревянные, под железными крышами, поверх срубов обшитые дощечками, покрашенные разными красками, принаряженные тонкой резьбой.

И только самый крайний домик, у заросшего черемухой оврага, оставался бревенчатым и серым, окна его были заколочены, а густой бурьян заполонил весь огород. Георгий Николаевич узнал, что старики хозяева умерли, молодые в ближний город подались, а сам тот невзрачный дом продавался.

Недолго думая вызвал Георгий Николаевич свою Настасью Петровну телеграммой: дескать, приезжай и деньги привози. А пока, в ожидании жены, он поселился со своими юными спутниками в палатках под горой, там, где овраг выходил к берегу Клязьмы.

Приехала Настасья Петровна и пришла в такой восторг от радульской красоты и приволья, что решила не откладывать дела и сейчас же покупать запустелый домик. А через неделю счастливые новоселы переехали на новое местожительство.

Сперва, как вошли, страшно им показалось: в нос ударил затхлый дух плесени и было в двух комнатах и в кухне всего имущества только две лавки, две иконы да огромная русская печка. Ни топора, ни кочерги, ни ведра, ни электричества – ничего самого необходимого.

А со временем все появилось: многое соседи на новоселье понанесли, кое-что прикупили. А старый радульский умелец, известный на всю округу столяр и плотник Илья Михайлович, обшил «в елочку» стены дома, пустил вокруг окон и под крышей затейливую резьбу и покрасил дом нежно-зеленой, салатной, краской.

И зажил Георгий Николаевич с женой в том наполненном всякой хозяйственной всячиной зелененьком домике. Приезжали они еще по мартовскому синему снегу, уезжали глубокой осенью. А через два года к ним присоединилась маленькая внучка Машунька.

Написал Георгий Николаевич в том домике одну книгу, засел за другую, но, увы, и на новом месте не нашлось ему желанного покоя. Нередко заходили к Настасье Петровне словоохотливые соседушки – то кастрюлю попросить, то рубль разменять, то просто так покалякать. Да и сама Настасья Петровна чересчур громко орудовала ухватами и чугунами, а еще громче Машунька играла, прыгала, болтала. Да вдобавок мимо дома с оглушительным треском то и дело проносились мотоциклисты на рыбалку или в пионерлагеря…

А Георгий Николаевич нуждался в такой тишине, как в сурдокамере космонавтов. Ему мешала даже муха, жужжавшая на окне. Вот почему он попросил Илью Михайловича выстроить ему в конце огорода отдельный дощатый кабинет-сарайчик.

Долго старик его убеждал, что от отцов и дедов положено на Руси строить окошками непременно на улицу, а Георгий Николаевич хотел, чтобы глядело единственное окошко его сарайчика на лес и на Клязьму. Он хотел, занимаясь за сосновым столиком, видеть ближние березки и вязы, чтобы никто не мешал ему любоваться дальними просторами заклязьминской поймы.

Илья Михайлович послушался, но одного не мог стерпеть: ведь глухая стена писательского кабинета будет мозолить глаза всем проходящим по улице, а острые на язык соседи засрамят прославленного плотника за такую неказистую постройку. Был старый умелец не только плотником, а и художником-самоучкой. Как-то хозяева ушли в лес за грибами, а он перелез через их забор, забрался в огород с красками и кистями и намалевал на той глухой стене, нельзя сказать, чтобы очень умело, витязя в шлеме. Скакал тот витязь на вороном коне, размахивал мечом, а его алый плащ развевался по ветру.