Тяжелая кровь   ::   Яковлев Юрий

Этот Дубок жил в атмосфере подвигов, которую сам для себя постоянно создавал, разогревая свое легкое воспламеняющееся воображение. Однажды, еще в младшем классе, он остановил курьерский поезд. В те годы часто писали о пионерах, которые, заметив неисправность путей, останавливали поезда. Так вот Дубок стал ходить по путям и придирчиво осматривать шпалы, рельсы, стыки. И однажды ему показалось, что шпала треснула. Ему показалось, но он сорвал с себя красный галстук и побежал навстречу поезду. И остановил.

Машинист спрыгнул на землю.

- Что случилось?

- Шпала треснула, - радостно ответил Дубок.

- Покажи! - мрачно потребовал машинист.

- Идемте, покажу...

И они пошли. И надо же было случиться, что Дубок никак не мог найти треснувшую шпалу. Его пионерский подвиг кончился тем, что он получил хорошую затрещину и полетел в кювет. А курьерский промчался мимо.

Однако это происшествие не охладило его пыл. В седьмом классе он попытался прыгнуть с парашютной вышки. Его прогнали. "Пошел отсюда, пузатая мелочь"!

"Пузатая мелочь" пришел в парк ночью. Когда никого не было. По скользким от росы перекладинам забрался на вышку. Натянул на себя лямки парашюта и прыгнул. Но парашют был застопорен, и ночной прыжок не удался. Дубок повис между небом и землей. Так он провисел всю ночь. Но на помощь не звал. Терпел. Да и звать-то было некого в пустом ночном парке.

Утром его сняли. Опять дали по шее и привели в школу. Меня вызвали к директору. Дубок стоял перед директорским столом, как на знаменитой картине Иогансона "Допрос коммуниста". Директор сердился. Дубок слушал, наклонив упрямый бычий лоб. И вдруг он сказал:

- А Валерий Чкалов пролетел в Ленинграде под мостом.

Директор ударил кулаком по столу.

- Так то был Валерий Чкалов!

Дубок покачал головой:

- Тогда он не был Валерием Чкаловым. Был просто молодой летчик. И ему попало.

- И тебе попадет.

- Я знаю, - спокойно сказал Дубок. - И Валерий Чкалов тоже знал. Подвиги всегда совершаются не по правилам... Нет такого правила, чтоб человек шел на верную смерть.

Директор вдруг перестал шуметь. Он прошелся по кабинету, потом остановился перед Дубком и неожиданно сказал:

- А ты силен, мужик! - Директор улыбнулся. - Я в детстве тоже прыгал. С тополя.

- Получилось? - деловито спросил Дубок.

- Повис на штанах. Вроде тебя, - как равному, ответил директор.

У кирпичной стены, перед лицом близкой смерти эта сила продолжала жить. Она не была сломлена и передавалась товарищам. И пока я смотрела в его глаза, она передавалась и мне. Мне казалось, что он своим долгим сильным взглядом спрашивает меня: "Что делать?" И если я отдам приказ, он исполнит его, не дрогнув. Он ждал моего сигнала. Но какой сигнал я могла подать, если за моей спиной стояло полдюжины фашистов с автоматами, прижатыми к животу?

Я отвела глаза и встретилась взглядом с Мишей. Мне показалось, что он смотрит на меня рассеянно. Его темные глаза не горели волнением, а были заняты никому, кроме него самого, не интересными мыслями. Но я-то знала, что за этим скрывается. Он и на уроках как бы отсутствовал, где-то пропадал вдали от класса, но стоило его неожиданно спросить, и он отвечал впопад; оказывается слушал урок с завидным вниманием. Я долго не могла понять его. Он представлялся отчужденным, недоверчивым. Я одно время думала, что он недолюбливает меня.

Но однажды поздним вечером в дом постучали. Открыла дверь. На пороге стоял Миша. Пальто нараспашку, кепка надвинута на глаза. На ремне через плечо кожаный футляр. Я решила, что он пришел с ружьем.

- Что тебе, Миша? - спросила я.

Он стоял на пороге, не решаясь войти в дом.

- У тебя что-нибудь случилось?

Он продолжал стоять молча.

- Почему ты не идешь домой?

- У меня нет дома, - ответил Миша.