Триумф пана Кляксы   ::   Бжехва Ян

Вероник фыркнул, сделал пару приседаний и по-заговорщицки поведал:

– Пан Несогласка, то бишь ваш батюшка, нынешней весной превратился в скворца и упорхнул из дому. Даже крылом на прощание не взмахнул. Порхнул – и был таков! А ваша матушка надела шляпку с цветами, взяла под мышку пылесос и отправилась в лес наводить свои порядки. А случилось это из-за принесенной почтальоном посылки, потому что едва он оседлал свой велосипед и умчался, как пан Несогласка и вспорхнул.

Я знал, что Вероник и так-то был чудаком, а уж после смерти жены – и подавно, так что, не вдаваясь в дальнейшие выяснения, я взял у него ключ и вошел в квартиру. Там царил страшный беспорядок: повсюду валялись женские шляпки, ленточки и искусственные цветы. На кухне горой громоздилась грязная посуда, а в столовой с люстры свисали связки сушеных грибов, по большей части мухоморов. Под ногами хрустело канареечное семя. Кабинет отца был заставлен разнообразными птичьими чучелами. Они были повсюду – на письменном столе, на шкафах и этажерках. Пол сплошь покрывали перья, а в воздухе плавал разноцветный пух.

Еще в детстве я замечал сходство отца с птицей; теперь я мог определенно утверждать, что головы птичьих чучел удивительно напоминают его лицо. Когда же я занялся уборкой и выносил всю эту пернатую коллекцию на балкон, то зеленый попугай, на которого я случайно наступил, издал скрипучий звук, поразительно напомнивший голос моего любимого батюшки.

Я хлопотал по квартире до самого вечера, пытаясь привести ее в более или менее пристойный вид. Покончив с уборкой, я закрыл все комнаты, оставив себе лишь кабинет отца. Там я переставил мебель и вынес ненужные вещи, а заодно и книги, поскольку отец собирал исключительно одни лишь переплеты, при помощи бритвы удаляя из них страницы с текстом. Зато все оттиснутые на корешках названия он помнил наизусть. Содержание же он сочинял и записывал сам, по собственному вкусу, сразу же по окончании работы отправляя стопки исписанной бумаги в печь. Если же возникала надобность, он писал книжку заново, каждый раз переиначивая.

На шкаф я поставил чучело сокола, водрузив ему на клюв очки, чтобы он напоминал мне любимого батюшку. А еще я завел все часы и на каждых поставил разное время, попросту не желая во время работы отвлекаться только для того, чтобы узнать, который нынче час. И наконец, прикрепил на двери табличку с такими словами:

АДАМ НЕСОГЛАСКА

выпускник Академии Амброжи Кляксы

Доктор Звериной Филологии

Да-да, дорогие мои! День был хлопотливый, полный переживаниями и неожиданностями.

Когда одни из часов показывали полночь, и чучело кукушки, подражая голосу моего отца, прокуковала двенадцать раз, я улегся спать. Когда я был ребенком, отец, уложив меня и подоткнув мое одеяло, всегда куковал мне на сон грядущий. В ту ночь мне снился Вероник, летавший на крылатом пылесосе, но я не придал этому сну особого значения.

Утром, не теряя времени, я взялся за дело. Уже несколько лет я занимался изучением лягушачьего языка, и теперь заканчивал составление сравнительного словаря диалектов озерных и прудовых лягушек. Кроме того, по заказу Института Вымышленных Проблем я занялся исследованием различий в правилах произношения собачьего «гав» и кошачьего «мяу» в двадцати шести языках и говорах Дальнего Востока. Не стану скрывать и то, что давно уже ломаю голову над переложением комариного писка для хора и духового оркестра, так как очень люблю музыку, особенно всяческие «па-рам-пам-пам» и «пи-лим-пим-пим», с которыми познакомился в Академии пана Кляксы.

Но стоило мне погрузиться в раздумья, как в дверь позвонили. Понадеявшись, что это родители, я помчался в прихожую. Но увы – на пороге показался почтальон, а позади маячил Вероник, должно быть, очень взволнованный: у него снова был приступ икоты.