Ущелье белых духов   ::   Новиков Валентин Афанасьевич

– Не тронь! – прикрикнул на неё Виталька.

– Виталик, можно? Мне никак нельзя его не подержать. Понимаешь?

Виталька усмехнулся. Говорила Анжелика точь-в-точь как её отец.

– Все равно нельзя, он должен относиться недоверчиво к посторонним.

– Но я ведь не посторонняя. Виталик, скажи, какая же я посторонняя? Я живу рядом, и он всегда-всегда будет меня видеть через плетень.

«И то правда, – подумал Виталька. – Она здесь целый день вертится. Разве углядишь?»

– Ладно, можешь погладить. Только на руки не хватай.

– Да что ты, и не подумаю.

Виталька едва удержался от смеха. Это было любимое выражение Ильи, и говорила Анжелика точно с такой же интонацией, по-цыгански растягивая слова.

Анжелика схватила щенка и изо всех сил прижала его к груди. Виталька и опомниться не успел. Он хотел прикрикнуть на неё, но встретил её взгляд. Он никогда не видел у неё таких глаз.

– Виталик, мы его вместе будем воспитывать, хорошо?

– Чтобы он потом в табор убежал?

Анжелика обиделась и пустила щенка на землю. Виталька из-под бровей посмотрел на неё, потом поднял щенка и подал его Анжелике. Она засмеялась тихим счастливым смехом, закружилась со щенком и запела. Песня была незнакомая, цыганская. Слов Анжелика толком не знала и несла какую-то чепуху наполовину по-русски, наполовину по-цыгански.

Анжелика только и умела – плясать и петь. Школа её абсолютно не интересовала. На уроках зевала или вертелась. Она не то, чтобы совсем ничего не знала, но даже то, что знала, рассказывала так несуразно, что класс, когда её вызывали к доске, покатывался со смеху. Тетради её густо были покрыты кляксами, и к каждой кляксе она аккуратно пририсовывала хвостик и веточки. Получались морковки. Первое время учителя приходили жаловаться Анжеликиной матери, потом махнули рукой. Росла она сама по себе, как огурец в огороде.

– Ладно, пусти на землю, это тебе не кукла, – сказал наконец Виталька.

Анжелика пустила щенка в траву и спросила:

– А как его зовут?

– Рэм.

– Вот здорово! А то всё Шарик, Бобик, тьфу! Он какой-то чудной, с воротником.

– Порода такая. У него потом отрастёт белая грива. А морда будет узкая-узкая.

– Потом он расплодится…

– Дура. Он же кобель.

Из-за плетня донёсся голос Анжеликиной матери:

– Анжелика!

Анжелика полезла обратно через дыру в плетне. Зацепилась за сучок платьем, дёрнула его и порвала.



3



Позавтракав, Виталька побежал в лабораторию. Лаборатория была при больнице. Виталька там мыл колбы, и за это ему разрешали пользоваться старым микроскопом. Затаив дыхание, он разглядывал причудливый мир, недоступный человеческому глазу.

Словно порождения иного мира, копошились, сновали, прыгали маленькие существа невообразимо причудливых, бесконечно разнообразных форм. Рачки, спиральки, паучки, змейки.

На Витальку в общем-то в лаборатории никто не обращал внимания, кроме Лены, лаборантки.

Сегодня Виталька снова принёс в бумажке глину. Отмыл её и просушил осадок. Забыв обо всём на свете, приник к микроскопу.

Всего в пяти километрах от посёлка был глиняный карьер. Виталька таскал оттуда твёрдые комочки белой глины и обследовал их под микроскопом. Однажды он нашёл там обломок раковины двустворчатого моллюска. Но едва прикоснулся к нему, обломок распался на узкие дольки.

Откуда здесь, в горах, моллюски? Видимо, раковина относилась к какому-то геологическому периоду, когда на месте гор было море или озеро. Оставалось выяснить, морской это моллюск или пресноводный. Виталька не мог себе простить, что искрошил его. Сам он относил моллюск к меловому периоду, когда распался материк Гондвана. Море тогда покрыло всю южную и среднюю Европу, вдоль восточного склона Урала возник пролив, соединивший арктический бассейн с морями, покрывавшими Среднюю Азию.