Волшебная сказка   ::   Чарская Л А

Шурка, последний экземпляр семьи Таировых, востроносенькая, быстроглазая юркая девчурка десяти лет, очень способная, очень ловкая в работе, отличающаяся несколько чрезмерной живостью, любопытством и уменьем сунуть всюду и везде свой маленький носишко. Шурке часто попадает за это от отца, старших брата и сестры, но она неисправима. Когда Надя переступила сегодня порог отцовской квартирки, Шурка точно из-под земли выросла перед нею.

- Совсем приехала? Теперь дома будешь жить? В институт не возьмут обратно? А если попросить хорошенько, все же не возьмут? А папаша еще тебя не видел? А ты рада, что на кухне с нами будешь спать? А, может быть, захочешь в столовой с Клавденькой? А? - засыпала она ее вопросами.

- Да брысь ты, егоза! Чего к сестре пристала! Есть тебе дело до того, где она будет спать? - строго прикрикнула на младшую сестру старшая.

Сама же Клавдия не то с участием, не то с жалостью смотрела на Надю своими умными проницательными глазами, когда говорила ей:

- Не горюй! Как-нибудь пристроишься. Хорошо бы тебе в нашу профессиональную поступить. Там и права по окончании и диплом получишь, советовала она сестре, не подозревая того чувства негодования, которое захватило от этих слов Надю.

Как! Она, Надя Таирова, должна будет заниматься уроками кройки и шитья или метить белье, как Клавдия? Слуга покорный. Она не создана для такого жалкого прозябания!

Сердечнее всех отнесся к сестре прибежавший со связкою книг после уроков из гимназии Сережа. Он ничего не сказал и только молча крепко пожал руку сестре.

Что-то теплой волной захлестнуло на мгновение Надину душу при этой встрече. Ей захотелось броситься на шею брата и сказать ему, как она несчастна теперь, как противна ей вся эта убогая обстановка, как тяжела такая нищенская жизнь ей, грезящей об иной жизни, о которой она знает только из романов. Но, к счастью, Надя удержалась от своих жалоб, которые, разумеется, возмутили бы серьезного, глубокого по натуре Сережу. Потом пришел отец, негодующий, возмущенный, гневный. Он говорил такие суровые слова, от которых Надя то бледнела, то краснела поочередно, а на добрых испуганных глазах тети Таши выступили слезы.

И долго еще звучал в маленькой квартирке сердитый голос Таирова и ни жива, ни мертва слушала отца Надя.

- Решено! С осени в портнихи отдам! Нечего дома баклуши бить. Не маленькая, кажется, пора о своем собственном заработке подумать. Шутка ли сказать: пятнадцатый пошел. Небось Клавдия чем тебя хуже, а как работает, какая помощница семье и год только разница между вами! Эх, Надежда, не взыщи, а дурь твою я из головы повыколочу! Шелковая будешь, дай срок!

И, оставив растерянную девочку в совершенном смятении, Иван Яковлевич прошел к себе в "темную", сильно хлопнув дверью.

И мгновенно вслед за этим все стихло в крошечной квартирке Таировых. Даже Шурка прикусила язык и убралась на кухню за ширмы, чтобы не попадаться в дурную минуту на глаза отца. Клавдия, неслышно скользя по столовой, хлопотала с обедом. Тетя Таша, готовившая в кухне и слышавшая от слова до слова все сказанное деверем, бросилась утешать Надю.

- Надюша, родненькая, не тужи. Все перемелется - мука будет, - горячо обнимая свою любимицу, зашептала она. - Дай успокоиться отцу - все обойдется, милая. Может, с Сережей позаймешься за лето, в гимназию поступишь осенью. А, Наденька?

Но Надя молчала. С надутыми губами, с нахмуренными бровями, стояла она, глядя исподлобья на дверь, за которою скрылся отец. Вдруг ее губы начали конвульсивно подергиваться; большие глаза наполнились слезами.

- Что ж... - начала, всхлипывая Надя, - что ж, если я такая дурная... нехорошая, то... то выгоните меня из дома... Я слу-жить в при-слуги по-по-пойду... В судомойки, в кухарки, в горничные!..

- Надя! Что ты говоришь, побойся Бога! - И Татьяна Петровна страстно обняла худенькие плечи девочки, в то время как у нее самой слезы брызнули из глаз.

Но эти слезы, этот испуг тетки нимало не тронул Надю.