Записки институтки   ::   Чарская Л А

- Ешь, Люда, - тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне.

Но я есть не могла.

- Смотрите на Ренн, mesdames'очки, она хотя и получила единицу, но не огорчена нисколько, - раздался чей-то звонкий голосок в конце стола.

Я подняла голову и взглянула на середину столовой, где ленивая, вялая Ренн без передника стояла на глазах всего института.

- Она наказана за единицу, - продолжал тот же голосок.

Это говорила очень миловидная, голубоглазая девочка, лет восьми на вид.

- Разве таких маленьких принимают в институт? - спросила я Нину, указывая ей на девочку.

- Да ведь Крошка совсем не маленькая - ей уже одиннадцать лет, ответила княжна и прибавила: - Крошка - это ее прозвище, а настоящая фамилия ее - Маркова. Она любимица нашей начальницы, и все "синявки" к ней подлизываются.

- Кого вы называете "синявками"? - полюбопытствовала я.

- Классных дам, потому что они все носят синие платья, - тем же тоном продолжала княжна, принимаясь за "бламанже", отдающее стеарином.

Новый звонок возвестил окончание обеда. Опять та же дежурная старшая прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы.

- Ниночка, хочешь смоквы и коржиков? - спросила я шепотом Джаваху, вспомнив о лакомствах, заготовленных мне няней.

Едва я вспомнила о них, как почувствовала легкое щекотание в горле... Мне захотелось неудержимо разрыдаться. Милые, бесконечно близкие лица выплыли передо мной как в тумане.

Я упала головой на скамейку и судорожно заплакала.

Ниночка сразу поняла, о чем я плачу.

- Полно, Галочка, брось... Этим не поможешь, - успокаивала она меня, впервые называя меня за черный цвет моих волос Галочкой. - Тяжело первые дни, а потом привыкнешь... Я сама билась, как птица в клетке, когда привезли меня сюда с Кавказа. Первые дни мне было ужасно грустно. Я думала, что никогда не привыкну. И ни с кем не могла подружиться. Мне никто здесь не нравился. Бежать хотела... А теперь как дома... Как взгрустнется, песни пою... наши родные кавказские песни... и только. Тогда мне становится сразу как-то веселее, радостнее...

Гортанный голосок княжны с заметным кавказским произношением приятно ласкал меня; ее рука лежала на моей кудрявой головке - и мои слезы понемногу иссякли.

Через минут десять мы уже уписывали принесенные снизу сторожем мои лакомства, распаковывали вещи, заботливо уложенные няней. Я показала княжне мою куклу Лушу. Но она даже едва удостоила взглянуть, говоря, что терпеть не может кукол. Я рассказывала ей о Гнедке, Милке, о Гапке и махровых розах, которые вырастил Ивась. О маме, няне и Васе я боялась говорить, они слишком живо рисовались моему воображению: при воспоминании о них слезы набегали мне на глаза, а моя новая подруга не любила слез.

Нина внимательно слушала меня, прерывая иногда мой рассказ вопросами.

Незаметно пробежал вечер. В восемь часов звонок на молитву прервал наши беседы.

Мы попарно отправились в спальню, или "дортуар", как она называлась на институтском языке.

ГЛАВА IV

В дортуаре

Большая длинная комната с четырьмя рядами кроватей - дортуар освещалась двумя газовыми рожками. К ней примыкала умывальня с медным желобом, над которым помещалась целая дюжина кранов.

- Княжна Джаваха, новенькая ляжет подле вас. Соседняя кровать ведь свободна? - спросила классная дама.

- Да, m-lle, Федорова больна и переведена в лазарет.

Очевидно, судьба мне благоприятствовала, давая возможность быть неразлучной с Ниной.

Не теряя ни минуты, Нина показала мне, как стлать кровать на ночь, разложила в ночном столике все мои вещи и, вынув из своего шкапчика кофточку и чепчик, стала расчесывать свои длинные шелковистые косы.

Я невольно залюбовалась ей.

- Какие у тебя великолепные волосы, Ниночка! - не утерпела я.