Жизнь и мечты Ивана Моторихина   ::   Крестинский Александр Алексеевич

* * *

Дядя Егор, брат отца, жил в областном городе, работал мастером по ремонту телефонов, но когда его спрашивали, где он работает, почему-то отвечал неопределенно и не глядя в глаза собеседнику: "Я по связи больше". Загадочное "по связи" производило впечатление. Собеседник делал понимающий вид и кивал: "По связи, говоришь. Дельно. Это дельно".

Дядя Егор редко наезжал в деревню. Ему, как он прямо заявлял, недоставало здесь культуры. Бывал он обычно ранней осенью, когда яблоки собирали, или под зиму, когда резали борова. И долго не задерживался.

Развалившись с ногами на кушетке, не снимая с бритой головы кепи из серебристого каракуля, он лениво хвалился своим городом:

- Горячая вода - культура. Магазин без продавцов, "Дружба", подходи бери. Ванна, кафель - культура! Куда ни пойдешь - асфальт.

Мать сердилась:

- Нехристь! Шапку снял бы! В доме сидишь!

Дядя Егор поворачивал к ней влажный выпуклый глаз:

- Мне медицина предписала, а ты лаешься. Культура!

Но шапку все-таки снимал. Иван, как зачарованный, глазел на его голый череп, который блестел под лампочкой, будто лаком покрыт.

А еще дядя Егор любил, чтобы звали его Георгием.

* * *

Нет, Иван не принял тогда всерьез отцовских разговоров про отъезд. Думал - слова. Однако обернулось делами.

Нрав у отца неукротимый. Заявление не взял обратно.

Партийные люди приходили. Уговаривали. Тихо, по-хорошему.

Куда там! Закусил удила, понесся...

Но мать! Вот что непонятно Ивану - почему мать не против? Почему она со спокойной душой принимает эту перемену в жизни?..

Впрочем, одно разногласие у них было - куда ехать. Отец голосовал за город, ему покою не давал пример дяди Егора: культура!

- Ну, помаемся годик-другой, на стройку пойдем, а там квартиру дадут. Газ, вода горячая.

Но тут мать была непреклонна: "Не поеду в город, и все!" Она звала отца в Ступино, откуда сама была родом.

Вот, наверно, где крылась причина, почему Надежда Егоровна Моторихина с легким сердцем готова была покинуть Фалалеево. Тянуло ее в родные места. Там, в пустом одичавшем доме, одна-одинешенька, жила ее мать, бабушка Ивана, Прасковья Васильевна.

Отец погомонил, поворчал и согласился. "Ладно, - сказал, - все ближе к городу".

Это верно. От Ступина до города рукой подать.

Главное у родителей было решено. Оставались хозяйственные заботы.

* * *

Даже теперь, когда все стало ясней ясного, Иван не мог до конца осознать реальность события, участвовать в котором ему предстояло. Он находился в каком-то полусне, выйти из которого боялся, потому что пробуждение грозило правдой, а правда была горькая. Все, что он слышал вокруг себя, все эти разговоры насчет отъезда, сборы, суета казались ему шуткой, глупой и злой взрослой шуткой, достаточно грубой, чтобы, пошутив, - извиниться. Казалось, вот-вот все кончится громким хохотом, как за столом, когда разыгрывают.

Но этот полусон был просто внутренней защитой: чтобы слабая сторона его души привыкла к правде. Что же касается сильной стороны - та давно все понимала и кипела в бессильном гневе: как, почему он обязан уезжать из Фалалеева? Он не хочет! Не хочет!

А его даже не спросили.

* * *

За обедом отец сказал:

- Ты, мать, насчет дома не переживай. Договорился я с Дутым, он купит. В рассрочку. У ихнего дома нижние венцы подгнили, так он хочет из двух один сладить. Ему хорошо, и нам не худо.

- Пустой он мужик, - сказала мать, - трещит, как горох. Не верю я ему. Пускай деньги разом представит, тогда и ключи отдашь.

Иван смотрел то на отца, то на мать, и деловое выражение их лиц поражало его все больше. Это было так, как если бы, глядя на пожар, люди смеялись.

Отец поймал его взгляд.

- Ты чего это? - удивился. - Смотри-ка, мать. Волчонком глядит!

Губы у Ивана дрожали, в горле стоял ком, мешал заговорить.