Балтийцы идут на штурм !   ::   Ховрин Николай Александрович

Может показаться странным, что пролетарию, отнюдь не лояльному по отношению к властям, вдруг доверили защиту монархического строя. Но у царского правительства не было иного выхода - флот нуждался в специалистах, знающих технику. Отбирать их приходилось преимущественно из рабочих. Так взяли и Марусева. Сначала он попробовал "побрыкаться" - заявил даже, что не будет принимать присягу. Василия арестовали и по приговору суда направили в дисциплинарный батальон. Там его в короткий срок научили уму-разуму. Придравшись к совершеннейшим пустякам, Марусеву публично всыпали сто розог. Позднее он сам не без юмора говорил мне, что это явилось для него убедительнейшим доказательством того, что он избрал неверный путь: нет никакого смысла лезть на рожон, открыто пререкаясь с начальством. Жизнь научила его осмотрительности, у командиров не было больше поводов цепляться к нему, и его отнесли к категории "перевоспитанных".

Марусев же установил связь с большевиками и включился в партийную работу, к которой потом привлек и меня.

Вторым моим другом стал матрос 6-й роты Федор Дмитриев. С ним и с Марусевым я часто проводил свободное от службы время. Мы беседовали о доме, о заводской жизни, о корабле. Постепенно, с оглядкой стали говорить и о политике. Я рискнул сказать новым друзьям, что участвовал в забастовках, читал рабочую газету "Правда". В свою очередь Дмитриев признался, что и он был участником стачечной борьбы, рассказал о выступлении против царского самодержавия ивановских ткачей. От него я впервые услышал о товарище Арсении. Дмитриев с восторгом говорил об этом революционере, о его бесстрашии и стойкости. Лишь после установления Советской власти мы узнали, что под именем Арсения скрывался Михаил Васильевич Фрунзе.

С этого разговора мы стали друг с другом откровеннее. Наши мнения по основным политическим вопросам совпадали. В беседах стали участвовать и другие моряки - командир кормовой пушки Фотиев, командир бомбового погреба Муратов, матросы Громов и Чистяков, а также мои одногодки Алпатов, Мишин и Крылов. Их хорошо знал Марусев. Он заверил, что все они вполне надежны.

Я начинал догадываться, что на корабле существует какая-то организация. Вскоре мое предположение подтвердилось. Как-то вечером товарищи предложили мне вступить в подпольную большевистскую ячейку. Я согласился без колебаний.

Принимали меня в партию без протоколов и резолюций. Рекомендации, понятно, тоже были устными. Важное в моей жизни событие произошло в присутствии нескольких человек - Марусева, Чистякова, Муратова, Громова, Фотиева. Мы сидели за столом в каземате, и со стороны могло показаться, что, как обычно, рассказывали друг другу матросские байки. Я заверил товарищей, что давно мечтал связать свою жизнь с партией и готов выполнять любые ее задания.

Так я стал членом Российской социал-демократической рабочей партии. Первым моим поручением было вести беседы с молодыми матросами, выяснять их настроения, агитировать против царизма и империалистической войны. Через несколько месяцев мне поручили заведовать подпольной библиотекой. Вся она вмещалась в самодельном фанерном ящике, спрятать который не составляло особого труда. Я поместил книги в нашем каземате под восьмидюймовой пушкой. На ящик навесил замок, будто в нем хранились инструменты.

Литература сугубо нелегального характера добывалась через знакомых социал-демократов. Нам удалось раздобыть "Коммунистический манифест", "Нищету философии", "Анти-Дюринг". Эти произведения я хранил пуще всего и давал читать только самым надежным товарищам.

Кроме запрещенных политических книг были и научно-популярные. Их приобретали вскладчину. В магазин за ними ходили обычно Дмитриев, Марусев или Чистяков. Эти издания использовались для работы среди малограмотных моряков.