Берегите солнце   ::   Андреев Александр Дмитриевич

---------------------------------------------

Андреев Александр Дмитриевич

Берегите солнце



Александр Дмитриевич Андреев

Берегите солнце

Роман

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...

И вот он стал взрослым...

С.Есенин

Глава первая

1

Когда я открывал глаза, на белом потолке тотчас возникали машины. Они с ревом опрокидывались на меня, казалось, еще мгновение - и я буду смят. Я метался, крича от ужаса; звал на помощь, но кругом было пусто; пытался бежать - ноги подламывались. И я упирался грудью в тупые морды танков и плакал от бессилия. А боль в правом плече острой строчкой прожигала насквозь...

И в ту же минуту я слышал тихую мольбу:

- Господи! Нельзя вам двигаться. Лягте. Вас никто не тронет. Вы в госпитале. Ну вспомните же...

Я ощущал, как к моему лбу прикасалась рука, и впадал в забытье.

Сегодня я вновь услышал знакомый голос:

- Бредит, вскакивает... Сейчас спит.

- Пускай спит. Вставать не позволяйте.

Потом через некоторое время робко зазвучала песня. Пели ломкие и нежные голоса... Я с усилием поднял налитые усталостью веки.

Мальчики и девочки лет семи-восьми сбились в пугливую стайку посреди палаты и пели, изумленно озираясь на раненых.

Перед ними недвижно сидел на койке человек с забинтованной головой; на белой марле - лишь прорези для глаз и рта. Сбоку - юноша с рукой в гипсе, а у окна - пожилой боец с небритым подбородком; нога бойца была поднята чуть выше спинки кровати...

Дети пели неслаженно: раненые рассеивали их внимание, да и песню тяжело было поднять неокрепшим голосам. Им бы петь про елочку, родившуюся в лесу, они же ломко выводили суровый солдатский гимн: "Пусть ярость благородная вскипает, как волна, идет война народная, священная война!"

Вдруг вспомнилась Нина, и тут я ощутил удар по сердцу такой силы, что вскинулся на койке и закричал:

- Где она?!

Сестра бросилась ко мне, надавила на плечо.

- Тише. Лежите спокойно. Ну, пожалуйста... - Она чуть не плакала.

Я упал на подушку, и песня ребятишек стала уплывать куда-то все дальше и дальше, пока не замерла совсем, точно тихо истлела...

Просыпаясь, я часто видел перед собой одно и то же лицо, обсыпанное мелкими веснушками, круглое, с большими испуганными глазами; глаза напоминали окошки, распахнутые в голубое небо; к концу дежурства лицо делалось бледным и веснушки на нем проступали резче, а небесная голубизна сумеречно густела. Девушку звали Дуней.

Окреп я как-то сразу. Силы, подобно отхлынувшей волне, вернулись снова и сладко кружили голову. А струна в груди звенела певуче, с щемящей радостью: "Я в Москве, я живой, уже здоровый. Уцелел!.."

Левой рукой я нацарапал записку и попросил Дуню отнести на Таганку; если не застанет сестру Тоню, соседка наверняка окажется дома...

А после обеда в дремотной тишине палаты, нарушаемой сонным бормотанием, вскриками раненых и всхлипыванием дождя за окном, я услышал властный голос:

- Где он?

Я повернул голову. Тоня стремительно подошла и опустилась на колени.

- У тебя нет руки? - Судорожным движением она ощупала меня, нашла прикрытую одеялом забинтованную руку и простонала с облегчением: - Вот она, вот! Цела... Я подумала, у тебя нет руки, когда увидела чужой почерк. Ох, Митя... - опять простонала она и ткнулась лбом в мой лоб - так мы делали в детстве. - Митя, Андрей убит.

Здоровой рукой я приподнял Тонино лицо.

- Откуда ты узнала?

- Тимофей рассказал. Под Гомелем... Направил горящий самолет в цистерны с горючим. Взорвался. Тимофей видел, как Андрей взорвался... Я знала, что он погибнет. Еще до войны знала, еще когда замуж выходила, знала: наше счастье недолгое.

Я молча и внимательно рассматривал сестру.