Черкасов   ::   Герасимов Ю. К.

— А подушечки вышитые ему дарят?

— Ох, дарят. Ему уж совестно и домой-то их носить. Все диваны, кресла думками завалены. Да я говорю ему: не обижай людей, не отвергай подношений.

Александра Павловна усмехнулась.

— А как Ванины университетские дела? — спросил зять.

— Никак не чаяли мы о отцом Адрианом, что столько нам предстоит впереди тревог от сына, — совсем по-другому, быстро и озабоченно, заговорила Александра Павловна, — думали, вот выдадим Александру, Анну да Марию замуж и будем потихоньку век свой доживать, внучат пестовать. Я не про старое говорю, когда у Вани полунощники собирались, запретные книжки читали да спорили. Ты это все лучше меня знаешь, сам с ними не раз до утра засиживался. Очень мы боялись тогда, как бы Ванюшу в какую историю не втянули. Страшные годы были…

— Ну, теперь-то он от политики отошел. Я с ним встречался, он в философию углубился — это дело безопасное, — успокаивающе вставил зять.

— Нет, сударь мой, — нетерпеливо тряхнула Александра Павловна ридикюлем, — с тех пор как вы от нас в восьмом году в Роты переехали, тому уж, значит, четыре года прошло, все много хуже стало. Недаром отец сокрушается: раньше, говорит, ты, Иван, людей осуждал, теперь бога судишь. Ваня ведь церковь отрицает. Вы, кричит, бога застите.

— Да-да, мне он тоже про это объяснял. Еще в последний год, как мы у вас на Знаменской жили, он на собрания религиозно-философского общества ходил. Отец Адриан, помню, радовался, что Иван божественным заинтересовался. А он с того времени на церковь-то и взъелся.

Теща вздохнула:

— Боюсь я, Костенька, за пего. Уж так с отцом спорит, как врага его обличает. Статочное ли дело на родителя кричать, ногами топать? Такой горячий, во что поверит, всего себя тому и отдает. А кто не по его думает, тот и супостат выходит.

— Надо бы ему живым делом заняться, — задумчиво произнес Константин Александрович, — по России поездить. Сколько интересного в ней, какой разворот всей жизни начинается! С университетским образованием да с такой головой Иван большие дела может делать. Мне бы на его место! Я ведь на железную дорогу поступал, чтобы Россию повидать, всю ее объехать… Не хотел я к тесту прилипнуть, как отец мой — всю жизнь со своей пекарней бился. А получилось, что и я на полустанках десять лет торчу, дальше Ямбурга не бывал.

Свернули на тропу и пошли задами поселка. В огородах было людно. На Константина по обычаю сажали огурцы. Мужчины делали на грядах деревянными чекмарями лунки, засыпали их перегноем. Женщины высаживали рассаду, поливали глянцевитые двулистия из леек.

Одного молодого огородника Константин Александрович окликнул, напомнил, что ждет его с женой.

— Всенепременно, — весело ответил огородник, — и позвольте вас предварительно поздравить с днем ангела!

— Наш телеграфист, — объяснил Константин Александрович. — Человек хороший, легкий, на гитаре превосходно играет. Недавно женился.

Вскоре тропинка привела к светло-желтому дому под номером 21.

— Ну вот мы и пришли.

— Как, уже?

— Да, в этом году управление нам другую дачу назначило, лучше прежней.

Александра Павловна повернулась к спутнику.

— Константин, — произнесла она мягко и открыла ридикюль, — ты на хорошем счету у начальства, и дома у тебя не должно пахнуть бедностью. Тогда и повышение скорее выйдет.

Именинник стоял молча. Только ниже опустились его широкие брови.

— Ну, поздравляю тебя с ангелом!

Александра Павловна опустила в карман визитки Константина Александровича пачку кредиток, обняла его, поцеловала. Тихо сказала:

— Знаю, Анюта транжирка, живет не по средствам. Только, может, это к лучшему?

Все домочадцы радостно и шумно встретили дорогую гостью. Константин Александрович понес тещин саквояж в спальню.