Чернобыльская молитва   ::   Алексиевич Светлана

Общая. А колорадские жуки ползают, как и ползали, едят нашу бульбочку, сжирают до листочка, они привычные к отраве... Вот как и мы...

Но как подумаю - в каждой хате кто-то помер... Та другая улица, на том берегу реки... Все женщины теперь без мужиков, нет мужчин, мужчины поумирали. На нашей улице мой дед живет, и там еще один. Мужчин Бог забирает раньше. По какой причине? Никто нам не переведет. А подумать: останься одни мужчины, без баб - тоже не ладно. Пьют, милая моя, пьют. От тоски пьют. Кому умирать охота? Когда человек умирает - такая тоска! Утешиться нельзя. Никто не может и нечем его утешить. Пьют и беседуют... Рассуждают... Выпить, смеяться и бац! - нет. Все мечтают о легкой смерти. Как же ее заслужить? Душа - единственное живое существо. Моя ты милая... А женщины наши все пустые, женское у них вырезано, считай, у каждой третьей. И у молодой, и у старой... Не все успели родить... Как подумаю... Прошло, как не было...

А что я добавлю? Надо жить... Больше ничего...

А то еще... Раньше мы сами били масло, сметану, ставили творог, сыр. Варили молочную затирку. Едят ли такое в городе? Заливаешь муку водой и мешаешь, получаются рваные кусочки теста, тогда ты их в кастрюлю с кипячёной водой. Поваришь и забеливаешь молоком. Мама моя показывала и учила: "И вы, дети, научитесь так. А я научилась от своей мамы". Пили мы березовый и кленовый сок. Березовик и кленовик. Фасоль в стручках парили в чугунках в печи. Варили кисель из клюквы... А в войну крапиву собирали, лебеду... С голоду пухли, но не помирали... Ягоды в лесу, грибы... А сейчас такая жизнь, что все это порушилось. Думалось нам, что это нерушимое, что то, что в чугунке кипит, вечное. Никогда бы я не поверила, что оно поменяется. Но оно ж так... Молоко нельзя... Бобовые - нельзя... Грибы, ягоды запрещают... Мясо наказывают вымачивать три часа... И с картошки два раза воду сливать, когда варишь. Но с Богом биться не будешь... Надо жить... Пугают, что и воду нашу нельзя пить. Но как ты без воды? В каждом человеке вода есть. Никого нет без воды. Воду и в камне найдешь. Ну, то ж вода, может, она вечная? Вся жизнь из нее... У кого спросишь? Никто не скажет. А Богу молятся, у него не спрашивают. То надо жить..."

Анна Бадаева, самосел

Монолог о песне без слов

"Я вам в ножки поклонюсь... Попрошу... Найдите нам Анну Сушко... Она жила в нашей деревне... В деревне Кожушки... Фамилия - Анна Сушко... Я вам назову все приметы, а вы напечатайте. У нее горб, с детства немая... Жила одна... Шестьдесят лет... Во время переселения ее забрали на машине "Скорой помощи" и вывезли в неизвестном направлении. Грамоте она не училась, поэтому никакого письма мы от нее не получили. Одиноких и больных сселяли в приюты. Прятали. Но никто не знает адреса... Напечатайте...

Жалели мы ее всей деревней. Выхаживали, как малое дитя. Кто дров наколет, кто молока принесет. Кто посидит вечером в хате... Печь растопит... Два года, как мы, помыкавшись по чужим углам, вернулись в родные хаты. И ей передайте, что хата ее целая. Крыша есть, окна. Что побито и разграблено, вместе восстановим. Дайте нам только адрес, где она живет и страдает, поедем и заберем. Привезем назад. Чтобы она не умерла от тоски... Я вам в ножки поклонюсь... Невинная душа мучается в чужом свете...

Есть еще одна примета... Я забыла... Когда ей что-нибудь болит, она тянет песню... Без слов... Один голос... А разговаривать она не может... Когда болит, тянет голосом: а-а-а... Жалится..."

Мария Волчок, соседка

Три монолога о древнем страхе

Семья К-вых. Мать и дочь. И не сказавший ни слова мужчина (муж дочери).

Дочь:

- Я первое время день и ночь плакала. Хотелось плакать и говорить... Мы из Таджикистана, из Душанбе... Там - война...

Мне про это нельзя... Я ребеночка жду, я - беременная. Но я вам расскажу... Заходят днем в автобус с проверкой паспортов...