Цикл произведений Родина   ::   Фарукшин Раян

Недостойный, участник второй чеченской, был намного выше, сильнее и трезвее Каспера, поэтому чувствовал свое преимущество: "Иди сюда! Я сделаю то, что духи с тобой сделать не успели!" Саид, такой же маленький и худой как Каспер, вылетел из притихшего в ожидании круга с поднятыми кулаками: "Ты, сволочь, недостоин здесь находиться! Я, таких уродов как ты, в Чечне мочил не задумываясь! Кто там был, знают! Мочил, и мочить буду!" Последние слова Саида незамедлительно подействовали на народ. Толпа разом нахмурилась, заскрежетала зубами и оскалилась в предчувствии скорой расправы над Недостойным. Ни Бабай, ни тоже вставший между зачинщиками потасовки Мистер Слай, уже не могли сдержать справедливого гнева бывших десантников, пограничников и мотострелков. Еще минута, и толпа будет готова расправиться с Недостойным.

Урод! Я те покажу, как нашего брата осквернять!

Сволочь! Если бы я там это увидел, завалил бы тебя на месте!

Каспер, поддай этому! Ему не берет, ему ведро надо на башку напялить!

Извинись перед нами, быстро!

И в эту, казалось бы, роковую для Недостойного секунду, когда яростно сверкавшая стеклянными глазами толпа замахнулась пятнадцатью кулаками для нанесения точечного удара, из динамиков всеми забытого радио вырвалось: "По вашим многочисленным просьбам звучит песня группы "Любэ". И радио, набрав воздуха в легкие, запело родным голосом Николая Расторгуева: "Комбат батяня, батяня комбат!" Мгновение спустя, орава разгоряченных местью мужиков уже забыла о происшествии и, встав в круг и обнявшись, загрохотала, сотрясая ночною прохладу хором разношерстных баритонов: "...за нами Россия, Москва и Арбат!"

О Недостойном забыли, словно его и не было. А он, отойдя в сторону, сел на мокрую траву и закурил. Напротив его глаз, всего лишь в метре, на каменной стене висел большой самодельный плакат - "5 августа. День Памяти солдат, погибших в СКВО" Недостойный, сидя прямо напротив надписи, не мог не смотреть на нее. Не знаю, о чем он думал, глядя на наполненные потом и кровью буквы, понял ли, что поступил недостойно, совершив такой поступок и, тем более, рассказав об этом на святом для всех ветеранов собрании. Осуждать человека за его деяния не в моих правилах. Бог ему судья.

"Комбат батяня, батяня комбат!" - толпа в едином порыве прыгала, то выкидывая сжатые в кулаки пальцы рук вверх, то обнявшись за плечи, опуская головы вниз. Люди, служившие в разное время и в разных местах, будто слились в единое целое, став похожими на монолит.

"Комбат батяня, батяня комбат!" - все в миг протрезвели и отчетливо проговаривали каждое слово любимой песни. Как будто не ходили с утра на работу и не устали. Как будто не ездили на кладбище и на памятник. Как будто нет морального груза на их плечах. А есть только эта песня, этот гимн. Как будто они только что все вместе вернулись "с боевых", и нет у них ни разницы в возрасте, ни в настроении, ни в социальном статусе.

"Комбат батяня, батяня комбат!" - устало шептал Каспер, кивая головой в такт движения автобуса, в коем мы, спустя полчаса, ехали домой. Саид размахивая левой рукой, то и дело задевал по затылку Мамонту, который, не обращая на такой изъян ни малейшего внимания, тоже повторял заклинание. Мамонт, по-жизни трезвенник, не пил и сегодня, но выглядел по-настоящему хмельным, видимо сама атмосфера дружеского вечера пьянила его впечатлительную натуру. Правой рукой Саид обнимал Недостойного, очевидно позабыв о недавнем инциденте. Недостойный был единственным безмолвным пассажиром нашего полуночного возвращения с затянувшегося мероприятия. Он так ни разу и не произнес слов песни, спасшей его от линчевания.

"Комбат батяня, батяня комбат!" - обнявшись на прощание, мы разошлись по домам...

(07.03.03)