Демобилизация   ::   Корнилов Владимир Николаевич

Видимо, опасаясь начальства, он сунул ее в ящик или унес домой и запер в чемодане.

- От тепла какой вред, - осклабился дневальный, но полена не вытащил.

- Дурак. Лучше бы в деревню продавал, - прошамкал немолодой мужчина в синем драповом пальто и в синей же велюровой шляпе. Он сидел за столом, сбоку от лейтенанта, позевывая и щеря редкие обломанные зубы.

- Я не спикуль, товарищ старший лейтенант, - отозвался солдат.

- Ну и дурак, - повторил мужчина в штатском. Он последний день числился старшим лейтенантом и ожидал расчета с начфином. - Ни себе, ни людям. Гляди, лейтенант спекся, как в парной.

- Заткнись, Гришка, - вяло махнул рукой Курчев, зная, что штатский не замолчит.

- А чего? Пусть солдат хоть политэкономии понюхает. Эй, завпечкой, что такое полит-экономия понимаешь?

- Спекуляция, что ли? - без интереса отозвался солдат.

- Валенок! Сказал тоже - спекуляция... - Несмотря на ранний час, мужчина в штатском был под градусом. - Была бы спекуляция, горя б не знали.

- Кончай, - скривился Курчев. - Где этот собачий почтарь? А ну, крутни, - приказал дневальному.

Солдат, не поднимаясь с корточек, два paзa провернул ручку полевого телефона.

- Работает, - отозвался с пола.

- Чего ж лопоухий не звонит? И твоего кассира нет, - повернулся к штатскому.

- Кассир без бати не вернется, - сказал истопник. - Батя хитрюга. Запретил рано привозить.

- Тебя не спрашивают, - отрезал лейтенант.

Было семнадцатое число, так называемый День Пехоты, специально созданный для чрезвычайных происшествий. В такие дни тоска с самого утра грызла офицеров. Над штабными бумагами, конспектами уставов, над секретными схемами и включенными приборами витал синий дух пьянства, и Ращупкин, борясь со всем младшим и старшим офицерством, а заодно и с самим собой, сколько возможно задерживал доставку жалования. К тому же нынче, семнадцато-го февраля 1954 года, в одном из финских домиков ожидался нешуточный выпивон ввиду увольнения из рядов Вооруженных Сил старшего техника-лейтенанта Новосельнова Григория Степановича.

Утром, уезжая с начфином в штаб армии, подполковник крепко пожал Гришке руку и попросил держать себя в рамках.

- Слушаюсь, - кивнул нахлобученной шляпой Новосельнов в присутствии маленького круглолицего начфина. Начфин понимающе усмехнулся. Он не верил, что обойдется без солидных проводов.

- Впрочем, я вас еще увижу, - со значением добавил подполковник.

И вот солнце выкатилось на самую верхотуру неба, офицеры вот-вот должны были повалить с объектов, а аккуратный, кругленький, смешливый, пьющий только чужую водку начфин все не появлялся.

- Может, приедешь завтра? - спросил Курчев. Он понимал, что чувствует Гришка. Последние часы всегда самые тяжелые. В лагерях, говорят, люди иногда напоследок с ума сходили или даже устраивали побеги. А для Гришки армия была ничем не легче лагеря. Даже тяжелей. Амнистии из нее не было.

- Подожду, - с напускной лихостью сказал Гришка, но Курчев знал, что тот отчаянно боится. Оттого и выпил с утра.

- Отвальную справлять будете? - спросил дневальный Черенков.

- Отолью тебе полстакана, - явно заминая вопрос о большом выпивоне, отмахнулся Новосельнов.

- За печкой следи, - бросил через плечо Курчев и насмешливо поглядел на штатского.

Гришка всё-таки держался молодцом. "Меня бы, как эпилептика, трясло", - подумал Курчев, который даже во сне мечтал вырваться на гражданку. Но из этих чёртовых полков отпускали пока только ногами вперед. Гришка был первым, но сколько ж ему пришлось поработать!

3

Старшему лейтенанту Новосельнову стукнуло тридцать восемь лет, но выглядел он на все пятьдесят.