Десант на Эльтиген   ::   Гладков Василий Федорович

Рой пуль пронесся над ухом, и вдруг я почувствовал сильный толчок, повернулся и едва успел подхватить бессильное тело Ивана. Друг мой, солдат! Он принял на себя пулю, предназначавшуюся командиру.

Иван лежал на полу. Около уже хлопотала Дуся Нечипуренко. Вытаскивая из кармана шинели бинты, она приговаривала грудным своим голосом, будто песню напевала: "Миленький, ты будешь жить... Он жив, товарищ полковник, он только ранен... Такие разве могут помереть?.."

Эта картина вечно живет в сердце: сероглазая украинская девушка - вся олицетворение лирической мягкости своего народа - присела на коленях около юного солдата, подхватив его сильной рукой за шею. Бинт ложится на рану, окрашивается кровью. Но виток за витком накладывает умелая рука, и кровотечение останавливается. "Все будет хорошо, дорогой!" - сестра опускает голову Ивана на свернутый ватник. У нее у самой перевязана нога я лоб перекрещен полосами бинта. Вчера в бою Дуся с сумкой через плечо подбегала к раненым, говоря: "Сейчас, миленький, перевяжу... У тебя есть гранаты и патроны?" Она делала перевязку и несла боеприпасы здоровым.

За окнами разрывались гранаты. Капонир сотрясался под ударами снарядов. С каждой минутой обстановка усложнялась. Казалось, что люди могли бы потерять уверенность. Но этого не было. Все, кто бы ни был: врач, прокурор, сестра, связист, санитар, повар - все состояли в боевом расчете и оборонялись подобно любому строевому подразделению. Они даже шутили между собой. Каждый думал не столько о себе, сколько о товарище, стараясь подбодрить шуткой, поддержать делом. Но мы с Копыловым понимали, что настроение-то настроением, а надо находить какой-то выход из создавшегося положения. Уже около двух часов штаб находился в окружении.

Требовались активные меры, чтобы спасти людей и вывести их из капонира до темноты. "Ночью, - думал я, - немцы нас или подорвут, или выжгут огнеметами". Днем они этого пока не могли сделать из-за сильного огня нашей артиллерии по отметке 91,4. Артиллеристы выручали нас на Митридате, как в свое время на "Огненной земле". Их меткий и мощный огонь не давал немецким танкам подойти к капониру штаба. Это пока спасало. Пока! Что будет через час?

Мы стояли по своим местам у амбразур, ведя огонь. Ковалев уже отразил пятую попытку гитлеровцев вытащить пулемет на дорогу. Байбубинов лежал у стены, не приходя в себя. Сознание ответственности перед этими людьми и перед теми, кто, не щадя жизни, отбивал врага за пределами капонира, заставляло лихорадочно работать мысль. Я подошел к амбразуре, обращенной на юго-восток. Копылов перебросил автомат на грудь, быстро шагнул ко мне:

- Василий Федорович, я предлагаю...

Ужасной силы взрыв ошеломил всех. Снаряд из немецкого орудия прямой наводкой разорвался в стенке окна. Взрывная волна ударила в грудь. Песок, земля, камни понеслись с силою пуль. Вскрикнув, Копылов схватился обеими руками за глаза и упал. Мелькнуло его лицо, пальцы, прижатые к глазам, кровь. И ничего больше не стало видно от пыли и дыма. "Вот момент!" - блеснуло, как молния, в голове.

Крикнул Франгулову:

- Оставайся за меня! Иду выручать штаб!

Выбросился в амбразуру и кубарем покатился по склону вниз. Немцы заметили, начали стрелять, но я уже был в мертвом пространстве.

Наскоро организовал подразделение в атаку: отбить штабной капонир.

В это время в капонире Франгулов, приняв командование, расставил у амбразур всех, кто еще мог стрелять. Сам он вместе с моряком по-прежнему следил за дорогой. Одиннадцатая попытка поставить на дороге пулемет была отражена. Майора позвали к тыльной амбразуре. К ней ползла штурмовая группа фашистов. Посреди блиндажа Франгулова остановил крик Ковалева:

- Товарищ майор! Меня ранило!

У моряка бессильно повисла правая рука.