Дом на площади   ::   Казакевич Эммануил

- Он будет преподавать... У него ведь своя специальность. В Галле возобновил работу университет. Там нужны специалисты, это тоже важное дело.

Ланггейнрих испытующе впился взглядом в лицо Лубенцова и снова опустил глаза, ничего не сказав.

- А районный комитет - тот сразу поддержал вашу кандидатуру, продолжал Лубенцов. - В конце концов можно вынести решение партийного комитета, и вы пойдете, куда бы вас ни послали. Так ведь, товарищ Ланггейнрих? Партийная дисциплина, Марта! Но дело не в этом. Мы хотим, чтобы вы пошли на это сами, добровольно. Когда человек добровольно идет, он лучше работает. Ну, попробуйте в конце концов, не выйдет - отпустим обратно в деревню. Обещаю вам: не получится - отпустим. И вот товарищ Касаткин вам это тоже обещает... на случай, если я уеду... Обещаете, товарищ Касаткин? - Он сказал Касаткину по-русски: - Скажите ему, что, если окажется, что он не в силах справиться с работой, его отпустят, заменят другим товарищем, подберут другого человека.

Касаткин, который по-немецки понимал, но говорить не мог или не решался, ответил тоже по-русски:

- Конечно. Это вполне естественно.

- Вот и товарищ Касаткин обещает, - сказал Лубенцов.

- А куда вы собираетесь ехать? - спросил Ланггейнрих.

- Может, в отпуск поеду, - быстро сказал Лубенцов. Он подошел к Марте, сел напротив нее и тихо проговорил: - Поймите, Марта. Это необходимо. Ученость тут ни при чем. Мало, что ли, ученых бездельников! Главное, что у вашего мужа крепкая хватка и чистая совесть. Ведь с этим вы не можете не согласиться, Марта? Надо думать не только о себе и о своих удобствах.

- Конечно, - сказала Марта, смутившись и глядя в сторону.

- Ну вот видите! - воскликнул Лубенцов и обратился к Ланггейнриху: Ну вот, Ланггейнрих, Марта согласна.

Ланггейнрих усмехнулся.

- Этого еще мало, - сказал он. - Я и сам человек взрослый.

- Не притворяйтесь таким самостоятельным, - улыбнулся Лубенцов. - Все равно я вам не поверю. Я сразу узнал, что все зависит от Марты. Зря, что ли, она приехала? Ну что ж, попробуете, Ланггейнрих? Попробуйте. Мы вам поможем.

Ланггейнрих махнул рукой. Лубенцов похлопал его по плечу и произнес по-русски:

- Молодец!

Марта поднялась с места и сказала:

- И как вы нас уговорили! Я думала, что никто меня не сможет уговорить.

- Это нужно для дела, - отозвался Лубенцов серьезно.

Он проводил Ланггейнриха и Марту до двери, потом медленно повернулся лицом к своим офицерам. Оживление его сразу пропало. Касаткин и Яворский молчали.

Лубенцов сказал:

- Помогайте ему, товарищи. Поддержите его. Он прекрасный мужик и, конечно, отлично справится с работой. Притворяется только, что растерян и смущен, а сам уже в это время думает, как все получше устроить. Я его хорошо знаю. Слышите? Помогайте ему.

- Поможем, конечно, - тихо пообещал Яворский.

Касаткин только кивнул головой и вышел.

- Товарищ подполковник, - сказал Яворский. - Я хотел... Хотел бы... Он вспотел, не находил слов, был бледен, расстроен. Его толстые добрые губы дрожали. Протерев очки, он продолжал: - Я должен буду сегодня выступить. Мне сказали, чтобы я выступил. Вы знаете, как я вас ценю, уважаю и просто... люблю. Да, люблю вас, Сергей Платонович. За многое. Но мне предложил товарищ Горбенко. Я должен сказать. Не обижайтесь на меня.

Лубенцов холодно посмотрел на него, усмехнулся и вышел, хлопнув дверью. Но потом пожалел Яворского внезапной и непонятной жалостью, вернулся обратно, подошел к окну и сказал рассеянно:

- Ладно. Хорошо. Ладно.

Вошел Меньшов, принесший бумаги коменданту на подпись. Лубенцов подписал. Время подошло к пяти. Лубенцов встал. Лицо его внезапно потемнело, и он сказал:

- Пора ехать.

И сразу же стал неразговорчив, тих. Суета и мелькание лиц прекратились.