Дорога на Берлин   ::   Горбатов Борис Леонтьевич

Темные носилки с трупами у печи.

Осторожно, словно по кладбищу, идут солдаты.

Каменное лицо у Васи Селиванова: он привык к трупам.

Солдаты подходят к какому-то бараку.

Здесь - склад женских волос, скальпы, содранные с убитых женщин.

Русые косы... Черные косы...

Склад обуви. Гора ботинок, сапог, туфель...

Солдат Иван Слюсарев подымает детский башмачок с помпоном.

Смотрит.

Слеза на глазах солдата...

- Крошкой был... - говорит солдат и смахивает слезу.

Вдруг свирепеет Вася.

- Брось! - кричит он, вырывает башмачок, сжимает его в кулаке и трясет им: - Ничего! Ладно!..

...Они идут по этим страшным местам странно молчаливые, горькие, - у каждого кровоточит душа.

Но не плачут солдаты - они не умеют плакать.

Поле за полем проходят они... Через буйную, выращенную на человечьем пепле капусту, мимо рвов с трупами...

На пятом поле у бараков с красным крестом их, наконец, встречают люди.

Это толпа уцелевших заключенных.

Калеки, безногие, безрукие, изможденные, юноши, ставшие стариками, девушки-старухи, дети на костылях в полосатой тюремной робе - они безмолвно смотрят на освободителей и плачут от счастья.

Вася Селиванов останавливается перед ними.

- Русские? - спрашивает он.

Растерянно молчит толпа.

Длинный, худой, похожий на скелет поляк выступает вперед. Он показывает на букву "Р" (П) на своей робе.

- Я есть поляк! - говорит он. - А то, - показывает на других, тыча пальцем в их метки, - чех... француз... болгар... бельгиец... грек... Опять чех... хорват... серб... голландец... норвежец...

- Вся Европа в общем! - усмехнулся Вася, посмотрел на калек. - Горькая ж вы Европа! - обернулся к своим. - Что ж, ребята, будем Европу освобождать!.. - Слюсареву: - Веди людей в батальон, пусть их там покормят...

Слюсарев смотрит на эту страшную толпу и говорит негромко:

- Пошли, что ль, бедолаги!.. - И после паузы со вздохом: - А я-то думал: чужая слеза не жжет!

Француз выходит вперед и что-то пылко произносит.

Поляк переводит:

- Он говорит: "Спасибо вам! Теперь мы будем жить!.." Жить! - повторяет поляк и плачет.

Слюсарев идет через лагерь, а за ним ковыляет все это мученическое человечество...

- Они будут жить!

Поляк подходит к Селиванову и говорит, с трудом подбирая русские слова:

- В том доме... проше пана... русская девушка есть... Умирает... - И показывает на барак. - Я покажу!

Он идет в барак, и Вася - за ним.

На койке лежит что-то, закутанное в тряпье, и стонет. Боже, как она стонет!..

Вася наклоняется над койкой. Неловкой рукой отбрасывает тряпье и видит спину.

Страшная это спина!

Словно кожу содрали с нее, и кровь запеклась черно-бурой массой...

- Били... ой, Иезус-Мария, как девушку били!.. - шепотом объясняет поляк. - Потому что русская. А потом привязали к столбу, и целый день она стояла там... пока фашисты не убежали... а мы вызволили...

Селиванов наклоняется к девушке...

Русые косы у девушки... Ей лет семнадцать.

- Косы-то русые... - хрипло говорит Вася. - Как звали ее?

- Не вем... Тут имен не знают... Я и свое имя почти забыл...

Вася бережно берет девушку на руки, подымает и несет из барака. А в глазах воина слезы. Они бегут по лицу, а он не замечает их... Он несет ее через весь лагерь.

Навстречу ему идет колонна пленных. Они идут, потупив вороватые глаза, стараясь не глядеть на печи, на трупы...

Они идут мимо колонны, которую ведет Слюсарев.

Остановилась колонна. Мученики лагеря увидели фашистов.

Подняв костыли, они на всех языках мира кричат:

- Убийцы! Садисты!.. Бандиты!

Стоит Вася с девушкой на руках. Виновато проходят пленные.

...Случайный домик у дороги. Штаб полка на походе.

- Нет, пока не нашел! - говорит Автономов майору Дорошенко и разводит руками.

Дорошенко молчит.

- Но вы не теряйте надежды, Игнат Андреич! - робко прибавляет корреспондент.