Фритьоф Нансен   ::   Кублицкий Георгий Иванович

Штурман Ларсен, стоявший подле, прошелся насчет молодчиков, тратящих денежки на одежду, которая им вовсе ни к чему. Нансен пропустил слова старого ворчуна мимо ушей.

— А что, господин Нансен, — спросил Баллон, перебирая «вшивки», — верно ребята говорят, что вы, когда вы учитесь, попом будете?

— С чего вы взяли? — удивился Нансен.

— Да как же! У нас вон в деревне сын лавочника учился в Кристиании, [1] а потом вернулся и…

— Послушайте, он же, наверное, учился на богослова. А я зоолог.

— Зоолог?

— Это такая наука о животных. На «Викинге» я буду изучать тюленей.

— Да чего же их изучать? — изумился Баллон. — Бей да шкуры снимай!.. — Он протянул студенту телогрейку: — Эта, пожалуй, будет впору.

Весь день студент слонялся по палубе и смотрел на море, на волны, мчащиеся словно кони с развевающимися пенистыми гривами. Многие поколения норвежцев воевали с этой первобытной стихией и в конце концов сроднились с ней. Воображение рисовало Фритьофу корабли древних викингов, искателей приключений и жестоких воинов.

Спать в эту ночь Фритьофу не хотелось. Он набивал голландским табаком трубку с чубуком, купленную перед отходом, и почти до утра читал немецкий разбойничий роман. В нем описывались добродетельные девицы, и, разумеется, разбойники на последних страницах оказывались благороднейшими личностями.

Морская болезнь не вернулась ни назавтра, ни послезавтра. Значит, отныне у студента «морские ноги»!

Теперь пора закаляться. Ранним утром, оставив телогрейку на крюке, Нансен в одной фуфайке вышел на палубу. Ого, ветерок кусачий! Все, кроме вахтенных, попрятались в каюты и кубрик. А он, с посиневшим носом, засунув руки в карманы, стал прохаживаться по палубе. Подошел капитан Крефтинг и заметил, что, конечно, это не его дело, но он посоветовал бы господину Нансену не ухарствовать и одеваться, как все.

— Да ведь всего несколько градусов мороза! — заупрямился тот.

— По вашему сухопутному градуснику! — отрезал Крефтинг. — А в Северном Ледовитом океане, не мешало бы вам это знать, каждый градус мороза раза в четыре крепче. Схватите воспаление легких — что тогда? Доктора у нас нет: зверобоям болеть не полагается.

— Господин студент изучает, каково тюленю, с которого только что сняли шкуру! — сострил незаметно подошедший Баллон. — Пойдемте, сударь, к нам в кубрик, у нас как в бане.

В кубрике — общей каюте в носовой части судна, где жили пятьдесят матросов и зверобоев, — запахи жареного сала, дешевого табака, пота и мокрой одежды были замешаны так густо, что Фритьоф закашлялся. Для него очистили место у длинного деревянного стола, заваленного обглоданными рыбьими костями и грязной посудой. Зверобои играли в карты, валялись на койках, подвешенных в два яруса вдоль стен, — попросту говоря, били баклуши, отдыхая перед промыслом.

Баллон начал было рассказывать об одном смекалистом шкипере, который заставил ребят из команды во время плавания мастерить резные перила и другие украшения для своего дома.

— Это не стоило ему медяка, а его дом в Сандефиорде получился…

Страшный рев прервал рассказчика. Какой-то парень, сдернутый с койки, жабой шлепнулся на пол. Рыжий зверобой с туповатым лицом изо всей силы принялся дубасить по столу железными кружками. Оказалось, что весь этот шум подняли для побудки тех, кому надо было сменять вахтенных!

В дверях показался старый Ларсен:

— Эй, бездельники, марселя вытягивать! Пошел наверх! Живо!

Не его это дело — подгонять людей вместо боцмана, но старик всегда искал случая, чтобы покричать, а то и пустить в ход кулаки.

Студент тоже выскочил на палубу и, ухватившись за обледенелую снасть, принялся тянуть изо всех сил. Простуженные глотки подхватили излюбленную матросскую песенку:

И в первой паре танцевать

Пошла девица Хансен.