Генерал Симоняк   ::   Стрешинский М П

Но и в Острове они жили недолго. Нежданно-негаданно в январе 1938 года Симоняка перевели в Ленинград, в штаб военного округа.

Ленинград понравился Александре Емельяновне, пожалуй, не меньше, чем Москва. Ходишь по прямым, как стрела, улицам - налюбоваться не можешь. Обосноваться бы тут навсегда. И что этому мешает? Николай службой доволен, говорит, что работа в штабе - это вторая академия. Им как будто тоже довольны. К первому ордену Красного Знамени, которым Николая наградили за участие в гражданской войне, после финской кампании прибавился второй орден - Красной Звезды.

Всё шло хорошо. И вот надо же: уезжает куда-то на Ханко. Снова разлука...

Зоя, размахивая портфелем, вбежала в комнату. Она раскраснелась, волосы выбились из-под сдвинутой набок вязаной шапочки. На худенькой шее алел пионерский галстук.

- А, ты уже дома, папочка, - обрадовалась она, увидев отца. - Рая еще не пришла?

- Вы что - соревнуетесь, кто позже придет?

- Сегодня был сбор отряда, - объяснила Зоя. - Знаешь, кто к нам приезжал? Не догадаешься. Герой Советского Союза! Настоящий Герой, с золотой звездочкой. Рассказал нам, как на танке воевал. В разведку ходил. Ты ведь тоже можешь?

- На танке не могу, Зойка, - разочаровал дочь Николай Павлович. - Вот на коне - другое дело.

- А в разведку?

- Это уже по моей части.

- Я тоже так думала, что можешь.

Девочке шел пятнадцатый год. Она росла быстро, догоняя старшую сестру, неплохо училась, хотя особой усидчивостью не отличалась. Не то, что Рая, которой словно бы передалось по наследству отцовское упорство.

- Мать на кухне, - сказал отец. - Сходи к ней. Помоги.

Николай Павлович на цыпочках вошел в спальню. Двухлетний Витя, отцовский баловень, разметавшись в кроватке, безмятежно посапывал. Отец наклонился, осторожно шершавой ладонью провел по шелковистым волосам.

Спад карапуз и не подозревал, что, может, надолго расстается с ним отец.

Как всё за один день переменилось! Прежде Николай Павлович уезжал из Ленинграда в командировки. А теперь? Будет приезжать домой только по командировочному предписанию или по вызову начальства. Так-то, сынок...

Может быть, это сказывались годы, но Николай Павлович особенно дорожил свободными часами, которые удавалось проводить в кругу семьи. Он рассказывал что-нибудь дочкам или читал вслух Тараса Бульбу, Поднятую целину. С неделю назад принес Железный поток Серафимовича.

- Мы это в школе проходили, - объявила Рая.

- Вы проходили в школе, а я своими ногами протопал - от Кизляра до Астрахани.

- И все в книге правда? - удивилась дочь.

- Правда, Рая, сущая правда.

Он начал рассказывать о том, что ему довелось пережить в астраханских степях, как воевал, как его свалил с ног сыпной тиф...

- Уже на тот свет заглянул. Санитары приняли за мертвого, вынесли из лазарета в сарай. Очнулся я и ничего не пойму. Рядом как будто лежит человек. Зову - не откликается. За руку взял - ледяная. Мертвец. Огляделся я - не один, много их. Выполз я кое-как из сарая. Во дворе санитары подобрали. Вертят головами, удивляются:

Да ты из мертвых, что ли, воскрес?.

Воскрес или нет, - говорю им, - а жить хочу и буду.

Железный поток им дочитать уже не придется. Послезавтра он уезжает. Когда они опять соберутся вместе?

- Просыпайся, Витек, - произнес Николай Павлович, наклонившись над мальчиком. - Забирайся на руки к отцу.

Почти весь следующий день прошел в спешке. Симоняк оформлял документы, аттестаты, получал наставления от начальства. Поручений разных ему надавали пропасть, и служебных, и личных. У многих штабных работников оказались друзья на Ханко. Как же не воспользоваться .оказией, не послать привет? Порой полковника так и подмывало сказать: Товарищи, дорогие! Почта у нас, ей-ей, работает неплохо...