Георгий Владимов - Мы хотели дышать чистым воздухом   ::   Бахнов Леонид

Допрашивал нас начальник особого отдела капитан Мигушко, из Москвы приехали, из управления войск МВД, тягали каждую неделю: как, почему, как эта мысль пришла - в общем, совершен антигосударственный акт, почти террористический. Но потом вдруг начался откат, который нам казался весьма странным. Нас стали убеждать, что мы у Зощенко были до постановления. А мы упрямились, говорили: нет, мы были после, именно и пошли, потому что было постановление. Думаю, эта лестница, как говорится, сама испугалась. Где-то наверху спросили: кого вы там воспитываете?! Сам министр Абакумов заинтересовался... Мы продолжали упрямиться, наконец нам намекнули, да нет, прямо сказали: "Ребята, вас уничтожат". Единственный выход - сказать, что вы были до. Мы с товарищем были в разных подразделениях, и в каждом устроили открытое комсомольское собрание, где мы должны были серьезно покаяться. И тут же следователи наши подтвердили: да, установлено, что они были до постановления. Влепили нам по "строгачу с занесением". Но тогда непонятно за что? Но тут логики не надо искать. За утерю бдительности хотя бы.

- А как реагировали соученики?

- Застыли в изумлении - хотели услышать правду, а мы стали каяться. Вот если бы мы прямо сказали, как было, они бы не то что поддержали, но сочувствовали бы. А так и сочувствия не было. Все проголосовали за выговор.

Подружка нас даже запрезирала - не могла понять нашего отступничества... Следователь, кстати, спрашивал, почему мы еще и Ахматову не посетили. Если бы посетили еще и ее, уже нельзя было сказать, что мы были до. Но, честно сказать, стихов ее мы тогда не читали, впервые о ней услышали из постановления. Во-вторых, нам казалось, что Зощенко оскорблен сильнее. Что там Жданов сказал о ней? Полублудница-полумонахиня? Мы спросили подружку: "Ты бы обиделась?" Она сказала: "Нет, это очень интересно".

Героев из нас не вышло. Тем не менее и за нами, и за родителями установили наблюдение. К моей матери был приставлен стукач, который заводил всякие разговоры - через 6 лет она была арестована по статье 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда).

Ну вот, это первый сюжет, первый "узел". Толчок к сопротивлению. Через много лет я переехал в Москву, попал сразу в "Новый мир", цитадель оппозиции даже при Симонове. Угодил в самое пекло: был редактором романа Дудинцева "Не хлебом единым" - первая моя работа в журнале. Вот вам, пожалуйста: в правой тумбе стола роман Пастернака "Доктор Живаго" - это неперспективно, а вот этим займитесь - роман Дудинцева, очень перспективная вещь. Что было дальше, вы хорошо знаете - бесперспективный роман получил Нобелевскую премию. А перспективный - пошумели и забыли.

Третий сюжет моей жизни - эмиграция, "Грани", тяжба с НТС. Есть такой закон, по которому оппозиция копирует своего противника. Я попал в ту же советскую власть, только в карикатурном виде. То самое, от чего мы убежали. Не говоря о том, что эта организация была весьма выгодна для КГБ - она изображала себя таким командным пунктом, который руководит всем советским подпольем. За счет этого и получали деньги от ЦРУ. Все эти подпольные, руководимые ими "пятерочки", которые они в своих реляциях изображали, - все это было для ушей гэбистов. Да и самих агентов ГБ в НТС хватало...

- Вы стали наезжать в Москву с конца 1995 года, когда вашему роману была присуждена премия Букера. Каковы ощущения от того, что здесь видите?

- Букеровское жюри объявляло свое решение аккурат накануне выборов в Госдуму, все боялись прихода коммунистов, и нас, эмигрантов и иностранцев, на всякий случай торопились поскорее выпроводить домой...

Но круг моих впечатлений ограничен Москвой и довольно-таки узким общением. И все оказывается не таким, как на Западе. Понимаете? Чтобы осознать эту жизнь, иметь право на суждение - надо снова вариться здесь, в этом соку. И я чувствую, как это сейчас мне необходимо.