Главы о поэтике Леонида Аронзона   ::   Степанов А.

При этом, поскольку современное искусство противостоит традиционному в целом, постольку можно говорить лишь о реализме и романтизме «второго порядка» по отношению к старым (или, еще лучше, изобрести новую терминологию). С этой точки зрения творчество Аронзона, например, третьего периода тяготеет к таким образом понимаемому «неоромантизму» (ср. высказывание Б.Иванова в работе «Реализм и личность»), а более «простое» четвертого – к обновленному реализму.

Ср. строку «Безглагольный зародыш под сердцем, все та же душа», – из стих. «Все ломать о слова заостренные манией копья…», 1962.

Об этом см., напр., С.Сигей «О театре русских футуристов». – Л., 1980.

«Смысл идеализма».

Блокнот 4, лист 45.

Сонет «Всяческие размышления», 1963.

«Отрывок» («Два месяца, как две беды…»), 1961.

«Отдельная книга».

«Запись бесед», I.

Одноименное стихотворение и «Глупец, кто в дом мой не вошел…» (оба – 1970).

Ср. комический вариант – в стихотворении «Творю ли, мучаюсь ли, сру ли…» (1966):

Я слышал, ты уж стал беремен,

супругу верную щадя.

Всё просишь кислого, тошнота

тебя измучила вконец,

скажи, ты мать или отец

в минуты сладостного пота?

Один из фрагментов записных книжек, перенесенный автором в сборник «Ave».

Напр.: «Всюду голая Юнона» (стих. «Хорошо гулять по небу…»); «где дева, ждущая греха, / лежит натурщицей стиха» («Вступление в поэму “Лебедь”»); «с до ломоты набухнувших яичек / перевожу я Данте без труда» (стих. «Развратом развращен, кишечником страдая…») и многие др.

Ср. Евг.Баратынский: «Что красоты ‹…› мне долгий взор? ‹…› его живая сладость душе моей страшна теперь! Что прежде было в радость, то в муку ей» («Когда взойдет денница золотая…»).

Пожалуй, можно согласиться с мнением тех читателей, которые, высоко оценивая это стихотворение в целом и полагая, в частности, «фаллических стражей» из 12 строки в его контексте вполне уместным, выражают, однако, сомнение в поэтической чистоте строки 13, считая, что здесь не до конца удалось превратить бытовое слово в поэтическое и намеренность приема эпатажа в данном случае не может служить достаточным основанием наличного словоупотребления. (Оттого, по-видимому, не случайно именно для тринадцатой строки у автора было еще два почти равнозначных «автоцензурных» варианта, окончательный выбор между которыми так и не был осуществлен.)

Вообще создается впечатление, что с легкой руки Ломоносова горациева ода вдохновляла и намерена впредь вдохновлять музу изрядного числа русских поэтов и в скором времени благодарный читатель получит в свое распоряжение соответствующий тематический сборник, в котором, наряду с известными вариантами Ломоносова, Державина, Пушкина, процитированным Аронзона, войдет, к примеру, и запоминающееся стихотворение В.Лапенкова: Я памятник себе воздвих.

Не трожь рукам – получишь в дых.

На наличие комической грани литературного стиля Аронзона справедливо обращал внимание Вл.Эрль, к работе которого мы и отсылаем читателя [26].

Очевидно, что подобные приемы несут на себе и отпечаток «юмора стиля», о котором сказано в предыдущей главе.

Причем каждая из строчек означенных стихотворений по сути названа «нотой», ибо несколько «возвратно-семеричных» текстов, помещенных на одной странице, объединены общей «подрисуночной» подписью: «сидят ламы играют гаммы» (обратите внимание на сбои одного из лам).

Прием постоянных ссылок на говорящее лицо обычно использовался при изложении учений каких-то значительных фигур; эпичность звучания этого оборота у Аронзона сопровождается иронической модуляцией – кто сказал: Экклезиаст, Заратустра, а не то и Сам Господь Бог? – нет, всего-навсего какой-то «дядя».