Истоки (Книга 2)   ::   Коновалов Григорий Иванович

Спускаясь по каменным ступенькам в подвал, Хейтель встретил высокого сутуловатого человека, на ходу надевавшего танкистский шлем. Это и был Гейнц Гудериан, выдающийся теоретик и практик войны, человек, у которого слово не расходилось с делом, суровый солдат, не покидавший боевой машины с первого дня войны.

- А, Вилли, - сказал он запросто. Между ними были давние дружеские отношения. Он провел Хейтеля в подвальную комнату, где пахло пивными дрожжами, снял шлем, пригладил седеющие волосы на длинной с выступающим затылком голове, закурил. В полусумраке возбужденно блестели его круглые глаза. Он без видимого удовольствия выслушал лаконичный рассказ Хейтеля об успешном наступлении по всему фронту, потом приказал начальнику штаба, сухому пожилому генералу, доложить обстановку на его участке.

Начальник штаба расстелил на голом дощатом столе карту, сухим, скрипучим голосом стал пояснять фельдмаршалу обстановку.

Но Хейтель и без него видел, что все спутано невероятно. Так не было ни в Польше, ни во Франции. Черные стрелы, обозначавшие движение войск, протянулись далеко на восток, но у самого городка все было перепутано, будто кто-то, глумясь над здравым смыслом, взял да и кинул на карту пригоршню черных и красных фигурок танков.

Если картина боя на карте представлялась чрезвычайно запутанной, то что же было в действительности, где каждую минуту машины перемещались, вспыхивали? Это не котел, не клещи, не клин, не даже слоеный пирог - это была фантасмагория, которая может присниться человеку только в бредовом сне.

Картина усложнялась с каждой минутой. Пока фельдмаршал думал, потирая пальцами жесткий подбородок, начальник штаба, получив донесение по рации, двумя карандашами - черным и красным - еще больше запутал картину.

Казалось, делал он это со слепым вдохновением, как одержимый. Хейтель возненавидел его.

- На моем участке решается судьба кампании, - сказал Гудериан. Перехватив усмешливый взгляд Хейтеля, он упрямо добавил, тыча пальцем в карту:

- На этом жалком клочке земли четыре тысячи машин пожирают друг друга. Если я не переломаю стальные ребра русским, русские вот так развернутся на северо-запад, и тогда... - Он умолк, сердито взглянув на начальника штаба. - Я слов на ветер не бросаю...

Хейтель это знал, и все-таки ему казалось, что непобедимый генерал, отлично сознавая свое превосходство над противником, намеренно преувеличивает его силу, очевидно из-за удовольствия играя с ним.

- Чего вам не хватает, чтобы покончить с ними?

- Мне? - Гудериан сузил глаза. - Я к утру сокрушу танковую мощь России. Потом можно идти в глубь степей без задержек.

- Как? Вы и ночью деретесь?

- Я имею дело с дикарями, которые днем разбегаются, а ночью нападают.

Хейтель связался по рации с Герингом и убедил его бросить в район боев воздушную эскадру. Геринг согласился не сразу, потом сказал:

- Какого дьявола тратите время на вылавливание отдельных групп противника? Оставьте их на съедение Бандере и Мельнику, смелее идите вперед. Нам нужен Донбасс, Москва.

- В вашем распоряжении авиация, господин рейхсмаршал, можете сегодня же быть в Донбассе или в Москве, - холодно и язвительно ответил Хейтель.

Он невольно принял сторону Гудериана, потому что этот генерал настоящий военный, а не выскочка, как Геринг, и потому что обстановка на этом направлении действительно была тяжелая.

Геринг не обиделся на его колкость, а только рассмеялся и охотно сообщил новости: уже занята территория, равная двум Франциям.

Гудерин снова надел шлем.

- Еду на поле сражения, - сказал он. - Вы можете отдохнуть, здесь безопасно.

Но Хейтель решил также поехать на поле боя, ни в чем не уступая отважному генералу. За постройками в кустах акаций стояли танки резерва, одни танкисты играли в карты, другие пили вино, третьи спали прямо на траве.