Кайф   ::   Рекшан Владимир

Случайный имидж премьеры, вызванный страхом и инстинктом самосохранения, стал ожидаемым лицом Петербурга и было б глупо не оправдать ожиданий.

Малиновые портки оправдали себя, а босые ноги - особенно. Я добавил к костюму таджикский летний халат в красную полоску, купленный год назад в Душанбе, а на шею повесил огромный будильник.

В спортзале не предполагалось сцены и мы концертировали прямо на полу. На шведских стенках народ сидел и висел, как моряки на реях, перекладины хрустели и ломались, кто-то падал. В разноцветной полутьме зала стоял вой. Он стоял, и падал, и летал. И все это язычество и шаманство называлось вечером отдыха.

Я сидел на полу по-турецки или по-таджикски и сплетал пальцы на струнах в очередную композицию, когда вырубили электричество. Сквозь зарешеченные окна пробивался белый уличный свет. В его бликах мелькали тени. Стоял, падал, летал вой и язычники хотели кого-нибудь принести в жертву. Тогда Володя стал лидером обесточенного Петербурга и на сутки затмил славу моей Осени. Он проколотил, наверное, с час, защищаемый язычниками от поползновений администрации. Он был очень приличным барабанщиком, даже если вспоминать его манеру играть теперь. Особенно хорошо он работал на тактовом барабане и особенно удавались ему синкопы. Он играл несколько мягковато и утонченно для той агрессивной манеры, что желал освоить, но таков уж его характер, а ведь именно характер формирует стиль...

Братьев Лемеговых все же не исключили из Академии. Наше выступление даже пошло на пользу - ремонт здания уже нельзя было откладывать на неопределенное потом.

В родительской квартире на проспекте Металлистов (то ли в честь Фарнера или Гилана на радость теперешним металлистам) я оставался один и с утра телефон не умолкал, напоминая о славе и подстегивая самолюбие.

Звонили и по ночам. Приходилось выбегать из постели в коридор, пока не успели проснуться родители.

Слышались в трубке смешки, долгое дыхание, перешептывание, хихиканье. Утром звонили приятели по делу и с лестью, а по ночам звонили не по делу девицы: Вы извините... хи-хи... Вы, конечно, нас простите... хи-хи... Может, вы не отказались бы сейчас к нам... хи-хи... Сейчас приехать вы можете? Отчего-то ночные звонки злили. Я, естественно, мог приехать, а иногда даже хотел, но теперь приходилось быть настороже.

Пришлось на ходу досочинять программу, убирать из нее некоторые песни лирико-архаического толка, заменяя на тугой около-ритм-энд-блюз. По утрам я колотил на рояле, тюкал известными мне аккордами и манкировал Университет. Чиркал на бумажке:

Мои гнилые кости давно лежат в земле.

Кофе, кофе, кофе, ты - аутодафе!

Это сочинение так и не дожило до сцены.

- Ты, как вино, прекрасна. Опьяняешь, как оно. Ты для меня, как будто веселящее вино! - а вот это стало супер-боевиком.

Петербург довольно быстро привык к славе и стоили мы теперь около восьмидесяти рублей. Но рублей не хватало, поскольку усилители у нас были плохонькие, акустика хреновая, микрофоны вшивые, а провода запутанные. Этих рублей не хватало никак.

И еще я собирал пластинки. Собрал десяток пластинок Битлз в оригиналах Парлафона и Эпплз от Плиз, плиз ми до Лет ит би, десяток Роллинг стоунз, Стенд ап и Бенефит андерсеновского Джезро Талла плюс охапку классической музыки.

В начале 1970 года я в последний раз отличился на спортивном поприще, выиграв серебро на Зимнем первенстве страны среди юниоров по прыжкам в высоту, а весной в Сочи повредил коленный сустав, а в конце года, залеченное казалось бы совсем, порвал колено еще раз. На перекрестке судьбы с юношеским вселенским задором думалось возможным все - и причуды первой звезды рока, и суровая олимпийская стезя.