Клайв С Льюис   ::   Кротов Яков

Герои Толкина удерживаются от обращения к Богу, Удаче или своей мощи даже тогда, когда все их к этому подталкивает. Их мир начисто лишен тех религиозных субстанций, которые заполняли мировоззрение язычников или героических эпосов. Его герои переполнены надеждой -- но надежда эта возложена на абсолютно не названное, не обозначенное пространство, на пустоту. И -- держится! Вот эта огромная пустота, совершенно гениально не названная -- и есть Бог, более того -- Бог Библии, Бог Льюиса, Бог Церкви.

Выбранный Толкином путь "отрицательного богословия" не только приманчивее (хотя в отсутствие таланта этот путь может быть и занудным, и бездарным). Он не отпугивает необходимостью думать, искать затаенный смысл -- ибо смысл целенаправленно и полностью изъят. Толкин действительно развлекает, не поучая -чего Льюис не смог избежать. Путь Толкина выгоднее богословски -- ибо, не говоря ничего о Боге положительно, Толкин избегает риска ошибиться. Богослов может предъявить трилогии Льюиса массу претензий. Отсутствует четкая граница между природой ангелов и Сына Божия, более того -- Христос назван Малельдилом, "большим ангелом". Не ведающие греха творения Божий изображены как смертные -- что в высшей степени сомнительно. Вообще Льюис слишком склонен к платоническому разделению идеального и реального, он склонен считать Царство Божие не столько закваской в этом мире и преображением его в Боге, сколько неким параллельным пространством. А Толкину вменять в вину нечего -ибо он ничего вообще не сказал. Известно, однако, что вакуум крепче соединяет две полусферы, нежели любые связи и цепи.

Путь Толкина притягательнее не только кажущейся легкостью. Он поражает в самое сердце мир, который облечен в броню кокетливого религиозного целомудрия, который боится всякого слова о Боге, которому уже "плешь проели" повторением имени Христа, который склонен затыкать уши. слушая любую проповедь, заведомо почитая ее пошлостью. Наш мир -- не одна из многих цивилизаций, а цивилизация, веками бывшая христианской, "переевшая" христианства (пресного, разумеется, то есть без Христа). Поэтому прямой или хотя бы аллегорический разговор на подобные темы в нашей культуре часто отпугивает слушателей, не начавшись.

Кто любит Льюиса "больше", чем Толкина, скажет в его защиту, что мир Льюиса -- прям, мир Толкина -- кривоват. У Льюиса злодей носит фамилию "Уэстон", происходящее от английского слова "Запад" -- прямая отсылка к той стороне мира, где традиционно помещались владения зла, сатаны. Толкин же эти владения разместил на востоке, где религиозное сознание всегда помещало Святыню. И это не издевательство, не попытка извратить тысячелетнюю мифологическую традицию, давно ушедшую в подсознание. Это ответ миру, который сам извратил все и вся, перепутал все стороны света, все иерархии ценностей и гадостей переставил с ног на голову. Аполлон перед кривым зеркалом не узнает себя. Но если вы, волею родовой своей истории, родились горбатым уродом, то лишь зеркало, искусно искривленное, сможет показать вам ваш истинный облик Божьего подобия, красоты и величия. Именно такое кривое зеркало, помогающее искривленному сознанию современного человека без всяких слов увидеть в себе Истину, создал Толкин. Он действительно оказался, в этом смысле, более искусным христианским апологетом, нежели Льюис.

Совершенно не случайно, таким образом, Толкин проник в Россию раньше. Более того: при большевиках Толкин, при всем своем аполитизме и кажущейся безрелигиозности, оказался в черном списке: дважды пробили через цензуру, выпустили первый том его трилогии, но остальные тома увидели свет лишь после освобождения печати. Толкина активно -- хотя крайне неумело -переводили сразу несколько самиздатских анонимов.