Крымские тетради   ::   Вергасов Илья Захарович

В темном рентгеновском кабинете саратовского военного госпиталя впервые в жизни услышал слово "каверна". Его произнес врач с тревожной осторожностью, и я понял: худо мое дело. Лежал в тесной комнате диспансера, смотрел на надтреснутый потолок с желтыми разводами и чувствовал себя на пути в никуда.

Госпитали, больницы - мое новое "летное поле", но без локтя товарищей, без неба, в котором еще недавно был на положении хозяина и мог опуститься с него даже с подбитым крылом.

Меня срочно демобилизовали, направили на лечение в Крым.

Ялта! Слыхать слыхал: перед самой болезнью случайно прочитал старинный роман о городе. Писалось в нем о фешенебельных гостиницах, ленивых барынях, ждущих красавца татарина, проводника в горы, - одним словом, о чем-то экзотическом и не совсем ясном.

Я летал, бывал на крутых виражах, привык к воздушным ямам, но дорога из Симферополя в Ялту и для меня оказалась твердым орешком. Нас кружило, бросало из стороны в сторону; какая-то горбатая гора оказывалась то впереди, то позади, а потом снова забегала вперед, и было впечатление такое, что мы ее, проклятую, так никогда и не объедем.

Не унывал лишь шофер-лихач, черноглазый татарин, всю дорогу картаво мурлыкающий монотонную песню. Пять часов мук, и наконец говорят: Ялта.

Были сумерки, промелькнуло здание - не то храм, не то дворец.

Через день я оказался в тихом и узком переулке, с двух сторон зажатом высокими серыми подпорными стенами. Они были внушительны, как валы древней крепости. Под ногами осторожно шуршали листья чинары, каждый напоминал раскрытую пятерню. Пахло чем-то винно-кислым. Вокруг стоял дремотный покой.

Дорога вдруг круто оборвалась, и я увидел море. Оно было почти бесцветным, незаметно сливалось с небом. Впечатление такое: стою не на краю пропасти, а в полете с выключенным мотором, под крылом моим пустота, мглистая и бездонная.

Всплеск воды и шуршание гальки вернули меня в реальность.

Мое знакомство с Ялтой началось в тихое время года - осенью; я увидел город, сбросивший курортный шум, простившийся с толпой, оставшийся самим собой, тихий, деловой.

И климат! Я не верил в его божественное назначение исцелять безнадежных, но температура стала нормальной, все время хотелось есть, легкие задышали глубже. Воздух Ялты сдувал с меня чахоточный,- испепеляющий огонь.

Надо было определяться на гражданке. Но куда? Жизнь горожан проходит в сфере обслуживания. Есть курортники - есть работа, нет их - соображай, как существовать. Ни по характеру, ни по состоянию здоровья в команду обслуживающих я не подходил.

Люди советовали:

- Иди в "Массандру", к Соболеву!

И квартирная хозяйка, у которой я снимал угол, говорила:

- Человек он простой, из наших, рабочих.

Набрался храбрости и пошел, хотя права на такой шаг у меня не было: какое имею отношение к производству вина? Мадеру от портвейна не отличу.

И вот я в большом прохладном кабинете с люстрой, шкафами, откуда выглядывают бутылки самых невиданных фасонов - то пузатые, как Пантагрюэль, то длинные, как Пат, то крохотно-игрушечные.

Навстречу поднялся человек, широкоплечий, с чуть косящим взглядом.

- Будешь гостем, товарищ военный. Вот тут и садись. Ялта наша помогла? - спросил Соболев, да так, точно знал всю мою историю.

- Мне намного здесь лучше.

Он обрадовался, будто подарок получил:

- Отличное место, климатический рай!

Скованность исчезла, и я рассказал директору историю своей жизни, которую можно вместить на полстраничке из ученической тетради.

И услышал неожиданное и рискованное предложение:

- Иди-ка в старшие механики совхоза "Гурзуф".

Что он, шутит?

А Соболев еще увереннее:

- Авиация посложнее винодельческих машин. Иди, поможем.

Он в меня верил! Еще раз встретились наши взгляды. В его глазах прочел: "Соглашайся, все логично, я знаю, что делаю".

...