МЫ их!   ::   Хелемендик Сергей

Значительная часть пролетариата и трудового крестьянства, не говоря уже о заключенных. То есть матом думают практически все сознательные и полезные члены общества, за исключением горстки гнилых интеллектуалов. Мат есть наш главный язык, и, удерживая его в подполье, мы ежесекундно наносим ущерб нашей великой Родине и самих себя ставим в положение языкового меньшинства, в то время как мы подавляющее большинство.

— Вы что, суки, совсем охуели!

Такими словами может начинаться первый сюжет в программе новостей на государственном телеканале, слова могут принадлежать главе государства и должны быть адресованы собравшимся членам кабинета министров. Когда наши программы новостей будут начинаться так, половина проблем великой страны отпадет сама собой, потому что исчезнут искажения некачественного перевода. Никто не будет мямлить, нудеть, заикаться. Сигнал сверху от царя пойдет вниз к боярам в незамутненной форме: что царь думал, то и сказал. И каждый министр тогда начнет свои важные указания у себя в министерстве с правильного тона: «Вы что, суки…» —далее по первоисточнику.

Почему важно узаконить матерный язык? Потому что обращение «Вы что, суки…» содержит в себе огромный заряд энергии, которую жалко просто так, бессмысленно, выплескивать в пространство. Как, впрочем, любая фраза матерного языка, сказанная его природным носителем. Мощная энергетика, как любят говорить сегодня наши голубые, хилые и безголосые попзвезды, есть сущность матерной речи.

Снова сравним два высказывания: «Нет, ты ничего не получишь!» и «Хуй тебе моржовый в розовые губки!». Любой, даже не думающий матом читатель не может не признать, что мы сравниваем две совершенно разные величины. Это все равно, что сравнивать упрятанную в московскую канализацию речонку Неглинку и матушку-Волгу в ее нижнем течении.

Нашему матерному наречию невозможно научиться, если его музыку человек не впитал в детские и юношеские годы. Как невозможно научиться уникальному кубинскому бормотанию с использованием испанских слов, которое кубинцы называют «языком улицы» и о котором с гордостью говорят, что на этом языке их не может понять даже родная мама.

Я знаком с чехами и словаками, проведшими многие годы в сталинских лагерях, великолепно овладевшими там литературным русским, но при этом даже не пытавшимися активно овладеть матом. Они всё понимали, но даже не пытались воспроизвести. Когда я спрашивал почему — ведь это красиво, сильно, — один из них сказал: да, но русские надо мной бы смеялись, если бы я говорил это.

Словачка тетя Эмма, водившая когда-то по Братиславе русских туристов, на вопрос, какое первое русское слово она услышала, расплылась от счастья и громогласно пропела: «Еб твою мать!». Тетя Эмма была в то время пятилетней девчонкой и русский язык еще не изучала, но наш национальный пароль запомнила на всю жизнь. Это было первое и главное, что сообщили наши солдаты словацкому населению, освобождая его от фашистского гнета. Это был их «месседж».

Тетя Эмма не только запомнила месседж, она пыталась воспроизвести его музыку, напев, с которым пришли солдаты армии Конева, но конечно же не могла. Зато с ней случилась истерика от смеха, когда я научил ее выражению «пизда с ушами». И если словаки знают сегодня о том, в каких неожиданных местах могут вырастать иногда уши, то наверняка от тети Эммы.

Еще у меня был однокурсник по Московскому университету по кличке индеец Джо, сын индийского коммуниста, выросший в Москве, который совершенно точно фонетически, без малейшего акцента говорил матом, вернее, повторял услышанное от других, но нашей энергетики у него так и не появилось. Зато, когда нужно было сдавать экзамены и говорить нормативным языком, у него прорезывался ужасный акцент и его никто не понимал.