Маршал Тухачевский   ::   Коллективные сборники

Однажды после нескольких безуспешных замечаний, рассердившись не на шутку, она вылила на голову Мише чашку холодного чая. Тот вытерся, весело рассмеялся и продолжал как ни в чем не бывало…

С малых лет Миша просил отца отдать его в кадетский корпус, но отец был против. Он уступил этим просьбам только после того, как у Миши появились переэкзаменовки и тот дал слово учиться отлично, если ему разрешат стать кадетом. В корпусе Миша учился превосходно, переходил из класса в класс с наградами.

Хочется сказать еще об одной рано обнаружившейся, столь милой нам черте Михаила – его трогательном отношении к братьям и сестрам. Это был впрямь надежный наш защитник и, если можно так сказать, ходатай по делам братьев и сестер перед родителями.

Однажды Миша, возвратившись вечером домой, застал в слезах младшую сестренку Марусю. Папа с мамой ушли в гости к тете и не взяли ее с собой. Миша быстро принял решение:

– Одевайся, пойдем к тете со мной.

Тогда и остальным сестрам захотелось в гости. Михаил не заставил себя долго упрашивать:

– Собирайтесь.

Он взял на руки Марусю, и мы всей компанией отправились к тете. Путь был неблизкий. Добрались лишь часам к десяти вечера. Когда ввалились в гостиную, там все ахнули…

К сестрам своим Миша был особенно добр, щедр и снисходителен. Он разрешал нам делать все, что захочется, и сам охотно участвовал в любой нашей шалости. За это мы платили ему безграничной любовью.

Нас очень огорчало, что Миша, живя в корпусе, почти не ест конфет. По предложению Сони мы стали откладывать для брата часть из тех сладостей, которые получали сами. И в первый же праздничный день, когда Миша появился дома, молча положили собранные конфеты в один из карманов его шинели. Ничего не подозревавший Михаил на другой день отправился в корпус, и только там швейцар обратил его внимание на оттопыривавшийся липкий карман – конфеты растаяли…

За кадетским корпусом последовало Александровское военное училище. Период учебы там, как мы сейчас понимаем, был очень важным в человеческом становлении Михаила. Именно тогда прочно стали складываться его пристрастия и взгляды.

Если говорить о пристрастиях, то это прежде всего глубокий, не ослабевавший с годами интерес к музыке. Музыка была воздухом, наполнявшим наш дом. Играли все: и дети, и отец, и бабушка. У нас стояло два рояля. Один свой, на котором некогда давал концерты Антон Рубинштейн. Второй брали напрокат. Часто к нам приходил знаток и теоретик музыки Николай Сергеевич Жиляев, сохранивший с Михаилом Николаевичем самые сердечные отношения на всю жизнь.

В годы пребывания Михаила в училище началось его сближение, а затем и дружба еще с одним хорошим человеком – Николаем Николаевичем Кулябко. Он сыграл важную роль в судьбе нашего брата. Под несомненным влиянием Н. Н. Кулябко у Михаила Николаевича стало вырабатываться в ту пору свое, все более критическое отношение к самодержавию.

Однажды во время прогулки няня повела нас посмотреть приехавшего в Москву царя. Когда Миша узнал об этом, он принялся объяснять нам, что царь – такой же человек, как всякий другой, и специально ходить смотреть на него глупо. А потом через стену мы слышали, как Михаил в разговоре с братьями назвал царя идиотом.

Годы пребывания Михаила Николаевича в Александровском училище – последние годы его беззаботной юности. Окончание училища совпало с началом мировой войны. Брат сразу же уехал в свой полк. От него стали поступать письма с фронта. Только осенью 1914 года он на день или на два вырвался в отпуск. Приезд этот был обусловлен смертью отца. Мы не сообщали Мише о постигшем нашу семью горе, но он сам почувствовал неладное и при первой же возможности приехал в Москву.