Мгновение - вечность   ::   Анфиногенов Артем Захарович

Из пекла, с поврежденным мотором, а хорошо. Приятно было смотреть. Профиль, касание, все - как надо. - Именно этот штрих дорисовал ему летчика, уверил в неслучайном исходе схватки. - Сильный бой! Такой состав, такое прикрытие, на одном зевке в дамки не проскочишь, верно? Тимофей Тимофеевич вслух выкладывал свои соображения. - Нужна мысль, нужен характер... Если коротко: яростно дрались, товарищ лейтенант. Яростно. Из себя не сказать чтобы удалой, щупленький, а поди-ка, двоих... Год рождения?..

- Двадцать второй.

- Начали сержантом?

- Да. Под Харьковом.

- Двадцать один стукнуло?

- Нет еще... Стухнет. Как раз через четыре дня.

- Домашние... - в таких случаях Хрюкин темы дома касался осторожно, но что-то ему подсказывало: лейтенант вспомнит о матери. И хорошо вспомнит. Домашние... поздравят, наверное?

- Прошлый год, на двадцатилетие, мама сама приехала. Я и не ждал. С Урала... Да с шаньгами!

- С шаньгами!.. Видите, какая у вас мама, - сказал Тимофей Тимофеевич, как будто летчик усомнился в своей маме. - Кто командир БАО?

- Майор Пушкин.

- Несем потери, жаль, очень жаль, сплошь молодые товарищи, ваши ровесники... Двадцать один год - дата. "Очко"!.. А почему потери? Немец в небе притих, а мы, надо признать, самоуспокоились. Частично. Такие факты налицо. Свободный поиск, прошел по фронту, туда-сюда и - дома. Как будто дело сделал. А враг еще силен.

- Показал сталинградский клык, - сказал Павел.

- Сталинградский, - с чувством подтвердил генерал; точное слово, дышавшее боем, пришло к нему вместе с безвестным лейтенантом из глубин, из самых недр его армии, и было дорого и так же нужно, как только что в небе необходимо было Гранищеву своевременное появление Амет-хана. "Там они вызрели", - подумал Тимофей Тимофеевич, вспомнив почему-то свою "кузню", закуток сталинградского КП, куда сходились нити управления всеми полками. Там подспудно, независимо от него формировались такие летчики, как этот светлоглазый, с рябеньким носом лейтенант, нешаблонным ударом переменивший ход событий. Такие его единомышленники.

- Знаете, с кем схлестнулись? - понизив голос, Хрюкин придвинулся к летчику. - С Брэндле. - И выждал, всматриваясь, какое впечатление произведет это имя. - С Куртом Брэндле, ихним асом, - пояснил генерал. - Он еще в Сталинграде похвалялся снять Баранова... - Летчик сосредоточенно молчал. Фигура, - произнес Тимофей Тимофеевич весьма назидательно. - А вы показали, на что способен наш истребитель, если он внутренне отмобилизован и не преклоняется перед величинами.

- Таганрог допек...

- Знали Горова?

- Видел. Все разыгралось на моих глазах.

- Лейтенант Гранищев? Я как-то сразу не связал... Так это вы, товарищ лейтенант, образумили троицу заблудившихся и привели в Ростов?

- Только троицу...

- Знали Бахареву? Павел склонил голову.

Одно раннее страдание способно так иссушить, обесцветить молодые глаза.

- Как объясняете поведение Горова?

- Лидер проявил к нему несправедливость...

Тимофей Тимофеевич слушал.

"Все отдал, - думал он о вчерашнем сержанте. - Воспитанник армии. Еще говорят: "Воспитанник Хрюкина". Что в нем моего, если холодно рассудить? Сам себя сделал. Вот в жизни мы поклоняемся одним образцам, на одних образцах вырастаем... И сто полков таких парней мы подняли. Выставили и положили... цвет молодежи. "Es geht alles foruber", напел ему переводчик, потолкавшись ("для разговорной практики") среди пленных. "Все проходит, - поют пленные немцы. - Все проходит, мы два года в России и уже ничего не можем понять..."

А нам день ото дня все лучше служит сталинградская победа, требуя смелого поиска, нового опыта..."

- Важничал лидер, нос задирал, - говорил Гранищев. - Выставлял себя чересчур знающим.

"Инерция, чванство, желание пользоваться старым багажом, - вот что мешает, тянет назад, - думал Хрюкин. - Все отдал лейтенант...