Молчать нельзя   ::   Экхаут Людо Ван

 — Но ведь ты знаешь, — что я имею в виду! Знаешь?

У него заболели колени от жесткой церковной скамейки, и он присел отдохнуть.

— Вот почему я думаю, что Мариан заблуждался, сказал он. — Из-за этого я других рассказов Ядвиги. Но ты их уже знаешь, не так ли? Я уже пересказывал их тебе в других церквах.

Я уверен, что мне не следовало бежать из лагеря.

Я ей там нужен, понимаешь? Как ты считаешь, нужен я ей там?

Но и на этот раз он не получил ответа, как и раньше. Разум его затуманивался все больше. Он вышел из церкви, еле волоча свою хромую ногу.

Одежда болталась на нем как на вешалке.

Инстинкт вывел его по знакомой проселочной дороге к старому разбитому шоссе и к каменному мостику, который охраняли два немца.

Он смущенно остановился перед ними и почтительно снял кепку.

— Что тебе надо? — заорал один из немцев.

— Я хочу туда, — сказал Тадеуш задумчиво. Он вертел в руках кепку, умоляюще глядя на часовых:— Пропустите меня туда, пожалуйста!

— Туда?! — удивился немец, посмотрев на своего напарника. — А ты знаешь, что там?

— Конечно! — ответил Тадеуш, снисходительно улыбаясь глупости немца. — Там Освенцим!

— И тебе хочется туда?

— Очень! — обрадовался Тадеуш, что его поняли.

— Он сумасшедший, — заметил один из немцев.

— Пошел прочь, безмозглый дурак! — прикрикнул он на Тадеуша.

— Но там моя жена! — жалобно умолял Тадеуш. — Я оставил ее в беде, а так нельзя. Я нужен ей. Я люблю ее, а любовь дает силу. Без меня она пропадет. Понимаете?

— Пусть идет, — равнодушно сказал другой немец.

— Он глуп как пробка, а с дураками мы умеем обращаться.

— Спасибо! — вежливо поблагодарил Тадеуш, почтительно поклонился и надел кепку. — Я не должен был уходить от нее. Ведь я нужен ей. Особенно там.

В его затуманенных глазах затаилась мука.

— Я нужен ей… — бормотал он бессмысленно.

Услышав хохот немцев за своей спиной, он тоже засмеялся. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он был убежден, что должен поступить именно так. Ведь у него нет никого в целом свете, кроме Ядвиги. И у нее нет никого, кроме него. В последние годы они совсем не знали счастья. Оно коротко улыбнулось им лишь в те дни, проведенные наедине в партизанском лагере, и в ту трагическую ночь любви в женском бараке Освенцима.

Он шел беззаботно и не таясь. Видимо, поэтому его не задержали у большого сторожевого пояса. Он увидел работавшую команду в каменном карьере, штрафную команду вдали, на окраине Бжезинки. Лагерь все рос. Вот и четыре приземистых квадратных здания с огромными трубами, из которых валил ядовитый черный дым. Тадеуш почувствовал знакомый запах и осторожно, но без отвращения вдохнул смрадный воздух. Ведь и она дышит им же…

Тадеув шел по карьеру, но никто не обращал на него внимания. Они, видимо, сочли его вольнонаемным рабочим. Он шел вдоль проволочного заграждения, за которым раскинулся Биркенау. Из карантинных бараков слышалась песня:

В Освенциме, где я пробыл Много месяцев, много лет…

Он тихонько подпевал и чувствовал себя словно дома.

В ворота въехал длинный состав товарных вагонов. На перроне уже стояла зондеркоманда, эсэсовцы и врач, который будет отсылать прибывших вправо и влево. Ничто не изменилось. Биркенау получал свою ежедневную порцию людского мяса.

Он шел по дороге, по которой команды утром и вечером ходили в Освенцим. Он остановился у ворот Освенцима и прочитал плакат: «Труд освобождает». Он остановился не потому, что колебался, а потому, что немного устал и чувствовал боль в боку. Теперь ему нечего было спешить, так как он дошел до своей цели.

— Что ты здесь делаешь, вонючий поляк? Убирайся восвояси, иначе попадешь за ворота!

— Я и сам хочу попасть туда, — доверчиво сказал он эсэсовцу.