Намык Кемаль   ::   Стамбулов В.

С этой трибуны сейчас должен был быть провозглашен хатишериф, [9] которым впервые в истории Оттоманской империи объявлялось равенство всех подданных, без различия религии и национальности, и переустройство государства, в силу которого не знавшая никаких ограничений власть султана вводилась в наиболее элементарные рамки закона.

Задавленному ужасным гнетом и произволом населению плохо верилось в то, что султанский манифест действительно принесет какое либо облегчение, но для чиновников и торговой буржуазии с хатишерифом связывались кое-какие надежды. В этих кругах заговорили о возрождении Турции в результате объявленных реформ. Зато вся дворцовая камарилья, все реакционные элементы, значительная часть духовенства, словом все, для кого деспотический режим являлся основой неограниченного произвола и обогащения за счет народа, с нескрываемой злобой ополчились на инициаторов реформы и в первую очередь на проводившего ее министра иностранных дел Мехмед Решид-пашу, – «Великого Решида», как называли его сторонники и почитатели.

Теперь все с нетерпением ожидали его появления.

Решид-паша несомненно может считаться крупнейшим государственным деятелем Турции первой половины XIX столетия. Тонкий политик и дипломат, убежденный либерал и западник, он прекрасно отдавал себе отчет, что, склонив молодого султана на опубликование манифеста, он играет в опасную игру.

Оплот реакции: улемы, духовенство, камарилья – вели бешеную агитацию против «нечестивых, противных аллаху, заимствованных у гяуров новшеств» среди темного фанатического населения. Многие из товарищей Решида по министерству, и в том числе великий визирь Хюсрев-паша, прославившийся своими жестокостями в прошлое царствование, плели против него сеть интриг и убеждали мальчишку-султана покончить со всеми разговорами о реформах одним взмахом топора на внешнем дворике Топ-Капу. Среди подонков Стамбула шло открытое подстрекательство к убийству «франка в очках», [10] один вид которого являлся оскорблением священного ислама.

Все это было известно Решиду. Он принимал самые тщательные предосторожности, чтобы не погибнуть еще до опубликования хатишерифа. Он сам писал его, запершись в своем кабинете и никого не пуская к себе. Одновременно он составил свое завещание, и когда при отъезде во дворец кто-то из домашних спросил его распоряжений на следующий день, он ответил:

– Если вечером вернусь живым, тогда скажу.

Но против ожидания день прошел спокойно. Султан и реакционная партия не решились на казнь Решида, боясь восстания сочувствующих реформам слоев населения и в первую очередь армии, среди молодого офицерства которой многие открыто приветствовали предстоящие реформы.

Хатишериф был подписан султаном. Придворный чиновник принес его к трибуне в красном шелковом чехле и передал великому визирю Хюсрев-паше, который, развернув и поцеловав его, в свою очередь вручил Решид-паше.

Решид твердым шагом взошел на трибуну. Стоявший тут же с астролябией в руках главный придворный астролог возвестил благоприятную для провозглашения манифеста минуту, после чего Решид-паша начал чтение хартии.

– Всему свету известно, – доносилось до окружавшей трибуну и хранившей полное молчание толпы, – что в первые времена Османского государства основным правилом были достославные предписания Корана я государственные законы. Следствием этого были усиление и рост государства и благополучие и преуспеяние подданных. Но лет сто пятьдесят тому назад, вследствие многих неблагоприятных обстоятельств и разных других причин, перестали почитать святые заповеди, отчего сила и благополучие прежних времен превратились в слабость и бедность. Ибо государство теряет всякую силу, если в нем не соблюдаются законы.

Присутствующие вслушивались в каждое слово, ожидая, что будет дальше.

– При этих обстоятельствах, – продолжал Решид, – мы сочли нужным посредством новых учреждений доставить землям, составляющим Османское государство, благосостояние, под хорошим управлением.