Нездешний   ::   Бакланов Григорий

Вон куртка висит. В кармане там.

Она поискала. Свет на миг погас, вновь вспыхнул: вместо своего она вставила его пластиковый ключ. Засмеялась:

- Надо же... Это за границей придумали из экономии. А уходите, ключ вынули, и пожара без вас не будет. Я только постель расстелить на ночь. Думала, вас нет.

- Вода тут у вас имеется где-нибудь? - спросил Паша. - Или только из-под крана?

У него все горло зачерствело, все пересохло до нутра.

- А вот в баре.

Она открыла дверцу шкафа под телевизором, поставила на столик перед ним высокий стакан, хотела и бутылку пластиковую поставить, но глянула на него и, отвинтив пробку, сама налила в стакан шипящую, с газом, воду. Рука у нее была сдобная. Паша выпил, перевел дух, еще налил.

В золотистом свете торшеров она двигалась бесшумно. Сложила атласное покрывало, взбила подушки, отвернула белый уголок одеяла. Когда шла к дверям, он взял ее за руку, голую по локоть:

- Останься.

Она улыбнулась и от улыбки, от одной улыбки своей помолодела лет на десять:

- Вон вам конфетка на ночь положена. Шоколадная. На тумбочке лежит.

- Останься, - тупо повторил Паша.

- Спи.

- Придешь?

Не ответила. Он так и заснул при свете. Он спал на спине, не слышал, как она вошла, а она стояла и смотрела на него. И он почувствовал ее взгляд, вздрогнув, проснулся.

- Что ж ты, сам звал, а сам спишь?

- Ой, срам какой жуткий! Прости.

Он потянулся к ней.

- Свет погаси. Весь свет. Ладно, я сама.

И шепнула под одеялом:

- Мне долго нельзя. Меня могут хватиться.

Она гладила его лицо над собой, гладила его затылок, плечи, все сильней прижимала к себе:

- Жалкий мой...

И целовала его глаза, чтоб не смотрел.

- Чего ж это я жалкий? - спросил Паша, еще не отдышавшись, но уже закуривая. Он понял ее слова по-своему, потому не лег рядом с ней, а сел на край кровати.

- А ты маму свою спроси, легко ей было отправлять тебя, такого молоденького? Я своего сына ни за что не отдам.

- Ин-те-рес-но!..

Но от души у него отлегло.

Снежный звездный свет светил им сквозь шторы, и он видел рядом с собой на подушке большое лицо не знакомой ему женщины.

- Интересно, как же это ты его не отдашь?

- Не отдам, и все.

- Тебя и спрашивать не станут. Заберут - и будь здоров, Иван Петров.

- А вот пусть что хотят со мной делают, а я не отдам.

- Чем же это он лучше всех остальных?

- Для меня - самый лучший. Я его одна всю жизнь растила, кто о нем вспомнил хоть раз, а подрос, да чтоб его забрали у меня...

- Сколько ему лет вообще?

- Двенадцать.

Паша свистнул:

- К тому времени, когда ему призываться, война сто раз кончится.

- Да вот что-то не кончается. Небось, когда ты родился, мать тоже надеялась... А тут из войны - в войну, из войны - в войну...

- Вообще-то ты права. Только что ты про эту войну знаешь? Если вам рассказать, что там на самом деле и как... - он потянулся закурить, пачка была пуста. - Когда-нибудь расскажу.

- Я тебе принесу сейчас. Там, в баре, сигареты есть.

Он видел, как она присела у тумбочки под слабо мерцавшим телевизором, видел в темноте белую ее спину.

- Ничего вы не знаете. Да и хотите ли знать? Он пришел туда человеком, а побыл, глянешь на него... Ладно!

И то ли ей, то ли себе самому сказал:

- На войне закон один: кто пожалел, тот и погиб.

В коридоре раздались голоса, в дверь застучали:

- Паша, ты здесь? Открой!

Она как сидела под телевизором, так и осталась сидеть, затаясь. Снаружи дергали ручку двери.

- Паша!

- У горничной должен быть ключ.

- Ты видела, куда он ушел?

- Видела... Ничего я не видела.

- Внизу, в рецепции взять можно.

Генка предложил:

- Я схожу вниз, вы здесь обождите.

- Пал Палыч, ты живой?

- Что там? Кто? - спросил Паша сонным голосом.

- Жив роднулечка. А ну открывай быстро!

- Сплю я, ребята.

- Но ты все же как бы пусти нас, - настаивал Олег. - Есть интересная информация.