О товарище Сталине (Из повести Зрячий посох)   ::   Астафьев Виктор Петрович

---------------------------------------------

Астафьев Виктор Петрович

О товарище Сталине (Из повести 'Зрячий посох')



Виктор Астафьев

Из повести "Зрячий посох"

О товарище Сталине

...Однажды, посмеиваясь как всегда, необидно и дружески, Александр Николаевич сказал мне, что моя теория, высказанная в новой повести, или вера в то, что злодеи и злодейство всегда бывают наказуемы, и если не живых, то мертвых злодеев находило подобающее воздаяние, - очень чудная...

- Ах, Вик Петрович, Вик Петрович! - опечалился он, - если б это было так.

- А что, разве не так? А Сталин? Уж богом был, а его Никитка-дурачок за ноги и на помойку. Но это частность. Никакой он не бог. Смерть подтвердила, что такой же, как все, и, будучи мертвым, "пахнет".

Я думаю, что все человечество, если оно не одумается и будет жить так, как жило, постигнет кара за его злодейское отношение друг к другу, к природе, к морали, наконец, - оно погибнет от того, что само породило, - от неразумной злобы...

- Вы это в лесу придумали иль дома?

- В лесу, нашими долбоебами, а не американскими импе- риалистами срубленном и брошенном. А хотите, я расскажу вам про чусовского дьякона? Иль про Сталина?

- Про дьякона! Про Сталина! Этого я от вас еще не слышал! А ну! А ну! Расскажите мне эту сказочку. - Александр Николаевич помолчал, переложил какую-то книжку на столе и не мне, а ровно бы для себя сказал; - Никогда не думал, что природа так много рождает мыслей и противоречий. - Поднял голову и грустно улыбнулся: - Ну и трудно же вам, Вик Петрович, с вашими мерками морали жить... и с тем, что вы видели и знаете,

- Утешителем не буду. Не ждите. Это не главное дело для писателя, насколько я сие дело понимаю. Кто это порешил: коли литература заменила собою всеутешительницу-веру и церковь, следовательно, и должна утешать. Так ведь сограждане рассуждают?

- Злить, досаждать, солить раны легко, тем паче, что ран этих год от года больше и больше, а вот помочь, - так я рассуждаю, один из совграждан, - возразил Александр Николаевич. - За то только люблю я вас, дорогой Вик Петрович! Матерщинник, мужик-лапотник из чалдонской деревни - и туда же в обличители. Ну, не ищите топор под лавкой. Пойдемте лучше чайку попьем, а может, вам... к чайку чего и подадут. Глядишь, и мне отломится. Как вы думаете?

- По шее отломится! За то, что курите тайком,

- Ну уж и по шее! Я и сам по шее-то, мне привычно, я ж критик!..

Встретил я войну в знаменитой Курейке, на Енисее. В той самой Курейке, где отбывал ссылку Сталин и где при мне еще взяли низкий маленький домик в большой стеклянный дом, в котором поддерживалась определенная температура, не производилось никаких взрывных и огнестрельных работ, поблизости пернуть громко и то не разрешалось, чтоб, - Боже упаси! - не пошатнулся, не отсырел, не разрушился легендарный домок. Каждый пароход, пассажирский, транспортный ли, катер и даже плот обязаны были - иначе несдобровать пристать к курейскому берегу, и еще подле воды, сняв шапки и фуражки. люди поднимались к домику, не дыша входили в него и осматривали.

В домике том был топчан, заправленный солдатским серым одеялом, суровая кухонная утварь, плохо сбитая печка, витринка с книжками, фотографиями и документами; на стенах висели ловушки, которыми якобы товарищ Сталин ловил рыбу, в том числе самолов с удами прошлогоднего выпуска, и еще какая-то липа, без которой ни один наш музей, в особенности про революционеров, обойтись никак не может.

Ссылка в Курейку, да еще для южанина, пусть и сверхгероического, конечно же, была не сахар, тем более, что горстке местных жителей было сказано, что сослан к ним страшный вор и каторжник по имени "Черный".