Офицер флота   ::   Крон Александр

(Сморщился, как от физической боли, рванул ворот.) Федор Михайлович, дорогой, я ни единому человеку никогда словом не обмолвился, но вы-то видели, что она со мной делала! Ведь держишься-держишься, да и взвоешь волком от тоски, от обиды. Как я хотел сына, механик! Ждал, волновался... Помните, мы ходили на стрельбы, вернулись на базу под вечер, уж стемнело, а меня на пирсе встречают, поздравляют, руки жмут. Я, как был, - в машину, прилетаю в больницу, доктора тоже поздравляют... Иду пешком домой, как дурак, счастливый. А на столе письмо. Видно, когда увозили ее, растерялась, так на столе и бросила. Я бы не стал читать, никогда бы себе не позволил, а тут реле не отработало - думал, мне. Прочел и чуть о косяк не хлопнулся. Не мой ребенок - ясно? И пишет она ему, не знаю, кто он такой, имени даже не знаю... И что меня тогда особенно резануло - обо мне, как о чужом, как о помехе, холодно, с насмешкой: "он!", "супруг!".

Х а л е ц к и й (подошел). Товарищ командир корабля, разрешите? До подъема флага осталось пять минут.

Г о р б у н о в. Что-о? Что вам нужно, боцман?!

Х а л е ц к и й. Виноват... Докладываю, до подъема флага пять минут, товарищ капитан-лейтенант.

Г о р б у н о в. А! Извините. Хорошо. Да-да. Идите.

Халецкий уходит.

Я ее возненавидел. Страшно сознаваться - были у меня минуты, хотел, чтобы она умерла. Ненависть! Черта с два я тогда понимал, что это такое, если горькую обиду свою, злую ревность, боль сердца называл таким словом. А вот сейчас это все куда-то ушло, и я знаю одно: Лельку убили! Фашист, сволочь, убил мою Лельку! Он давно сгнил, но разве мне легче от этого, когда они ходят по нашей земле, душат мой город, а я торчу здесь в подворотне, на заднем дворе у помойной ямы... Что делать, механик?

Ж д а н о в с к и й. Ждать. Весной пойдем в море. Я живу только этим. У меня больше ничего нет. Жду и считаю дни.

Г о р б у н о в. Весной. Это далеко - весна.

Ж д а н о в с к и й. Не перегревайтесь вхолостую, командир.

Г о р б у н о в. А этот, этот, как его?.. Лелька говорит: "Передайте мужу..." Я знаю что. Она хотела сказать: пусть возьмет Вовку, воспитает его, чтобы он никогда не знал своего отца, труса, предателя... У таких не должно быть детей. Ведь он боялся меня! Спрашивал же я Лельку: "Ну, кто отец, скажи? Выходи за него, если любишь". Не сказала. А? Он боялся меня. Что делать, механик? Где найти его, чтоб взять за горло и сказать: отдай сына, гадина!

Ж д а н о в с к и й. Человек - не иголка. Найдем. Я найду.

Г о р б у н о в. Спасибо, друг. Помните, я спросил вас, откуда вы знаете мои мысли? Вы сказали: привычка. Нет, механик, это - дружба. Это не важно, что мы мало говорим, что за столько лет не сказали друг другу "ты". Сегодня мы выпьем с вами свои сто грамм на... есть такое слово... а черт с ним, просто выпьем, по-братски. Люди часто говорят много лишних слов, и за ними темно, а между нами их нет - и лучше. Ясно? Вот так, всё! Пошли.

Они проходят под аркой, подымаются по трапу. На

палубе лодки выстроена команда.

- На флаг - смирно!

Строй замер.

- Вольно!

В воздухе свистит снаряд. Разрыв далеко, где-то за

рекой. Второй - ближе. Резкие звонки боевой тревоги

на лодке.

Ю л и я  А н т о н о в н а (выбежала, смотрит на часы). Немецкая точность.

Т а м а р а (идет за ней; красивая женщина со злым и усталым лицом). Куда бросает?

Ю л и я  А н т о н о в н а. Близко. На Выборгскую.

Короткий свист и сильный разрыв. Арку заволокло дымом

и паром.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч (выбегает). Тамара, идем в котельную. Ужасно! Вот ведь ставят к самому дому военные корабли!

Т а м а р а. Замолчи! Замолчи!

Граница и "доктор", тоже очень молодой, почти

мальчик, ведут под руки раненого лейтенанта Каюрова.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Что случилось, доктор?

Д о к т о р. Минера - осколком.