Дорога пыльной смерти   ::   Маклин Алистер

А с другой стороны, кто не знал гонщиков-виртуозов, так уставших от — нервных и физических перегрузок, что от них осталась лишь внешняя оболочка, кто не ведал, что даже среди теперешних двадцати четырех претендентов на Гран При есть четверо или пятеро таких, кому уже больше не выиграть ни одной гонки, ибо они потеряли самое главное — волю к победе, желание побеждать и продолжают участвовать в гонках исключительно ради одного — стремления сохранить фасад давным-давно опустевшего обиталища гордыни. Но в мире гонщиков имеются свои правила, и одно из них гласит: нельзя вычеркнуть человека из славного племени людей, борющихся за Гран При, потому только, что у него сдали нервы.

И все же Мак-Элпайн, к сожалению, был чаще прав, чем не прав, и об этом убедительно говорил вид дрожащей фигуры, сидящей на скамейке. Уж если кто и одолевал препятствия, достигая самых высоких вершин, минуя бездну распада и погибели, то таким человеком был, вне всякого сомнения, Джонни Харлоу, золотой парень среди гонщиков на Гран При и до сего часа, несомненно, самый выдающийся из них, а по мнению многих, самый выдающийся гонщик нашего времени и даже всех времен. В прошлом году он стал чемпионом и лидировал в половине заездов нынешнего года, а потому по всем резонам мог снова стать победителем Гран При. Но, судя по всему и у Харлоу нервы и воля к победе оказались окончательно подорваны. Мак-Элпайн и Даннет хорошо понимали, что обугленный призрак Айзека Джету теперь будет мешать его карьере и преследовать его до конца дней, проживи он еще хоть сто лет.

Нет сомнения, что всякий внимательный глаз мог и раньше заметить кое-какие признаки надвигающейся катастрофы, а у гонщиков и механиков на этот счет наблюдательности хватает. Такие признаки обнаружились уже после второй гонки этого сезона на Гран При, когда Харлоу легко и убедительно выиграл заезд, не зная еще, что его младший брат, тоже блестящий гонщик, на скорости более ста пятидесяти миль в час был оттеснен с трассы и врезался в сосну. Не будучи общительным, никогда не участвуя в шумных компаниях, после этой катастрофы Харлоу стал еще сдержаннее и молчаливее. Он все реже улыбался, а если улыбка и появлялась на его лице, то пустая, как у человека, не находящего в жизни ничего из того, что стоило бы улыбки. Обычно самый хладнокровный и педантичный гонщик, сторонник безопасности, противник лихачества, ставка которому человеческая жизнь, он стал понемногу отступать от собственных правил и все меньше заботился о безопасности в своих триумфальных заездах на автодромах Европы. Теперь его путь к рекордам, к завоеванным один за другим трофеям Гран При был путем рискованным как для его собственной жизни, так и для жизни его товарищей. Его начали побаиваться другие гонщики. При всей своей профессиональной выучке они больше не оспаривали у него повороты, как обычно делали прежде, а притормаживали, если видели в зеркале заднего обзора появившийся бледно-зеленый «коронадо» чемпиона. Откровенно говоря, подобное случалось редко, ибо Харлоу неколебимо был верен простой и четкой формуле — выскочить вперед и лидировать.

Все чаще и чаще слышались громогласные заявления, что его дикая езда на гоночных треках — не состязание с равными соперниками, а сумасшедшая борьба с самим собой за победу. Становилось все несомненнее, что эту единственную гонку, единственное сражение он никогда не выиграет; и последняя отчаянная ставка против собственных сдающих нервов не даст ему ничего: настанет момент, когда удача изменит ему. И вот это пришло, это случилось с Айзеком Джету и с Джонни Харлоу: на глазах у всего мира он проиграл свою последнюю битву за Гран При на треках Европы и Америки. Возможно, конечно, он еще останется на треке, возможно, будет опять стартовать, но одно уже становилось несомненным: лучшие дни его прошли, это было ясно и самому Харлоу.

В третий раз Харлоу потянулся к бутылке с коньяком, руки его по-прежнему дрожали.