Дождь идет   ::   Сименон Жорж

Женщина, приходившая к ней убирать, ушла из-за какой-то истории... Я предложил тете поселиться у нас...

Бедная матушка! Лицо ее выражало полнейшее смятение, рот от изумления и ужаса широко раскрылся, но она лишь слабым голосом пролепетала:

- 3-здесь?

Отец снял наконец клеенчатый плащ и башмаки на гвоздях. Вошел в спальню и зажег газовый рожок.

- Я сейчас тебе объясню... Она намерена отобрать дом... Если потребуется, она в суд подаст. Понимаешь, что это значит?.. Мальчонка будет спать с нами... А для тети Валери поставим в комнате кровать.

- Но у нас нет кровати...

- Я купил на распродаже... Урбен сейчас внесет...

- А когда она собирается приехать?

- Завтра...

Дверь в спальню закрыли, и до меня теперь доносился лишь приглушенный шум голосов. Я посмотрел в окно. Помню, что в ту минуту во втором доме слева в ряду домов, стоящих перпендикулярно к нашему, я увидел Альбера: прижав лицо к стеклу, он за мной наблюдал.

Мы ни разу друг с другом не разговаривали. Вероятно, он был примерно одних лет со мной; впрочем, сказать трудно, потому что он все еще носил длинные локоны, как девочка, и одевали его не так, как других мальчиков.

Жил он с бабушкой, и они занимали совершенно одинаковую с нашей комнату над мучным лабазом, с таким же окном полумесяцем, поэтому если Альбера я видел всего целиком, то бабушку его лишь до пояса.

- Надо непременно найти! - вдруг выкрикнул отец.

Дверь распахнулась. Матушка разнервничалась, плакала, что, впрочем, случалось с ней довольно часто. Была она низенькая, пухленькая, и из-за густых пушистых волос голова ее казалась непомерно большой. Кожа очень светлая, глаза голубые.

- Я поищу на чердаке,- сказала она.- У тебя есть спички?

Она зажгла свечу, и я словно завороженный смотрел, как она поднималась прямо с пола к потолку по крутой винтовой лестнице, как толкнула плечом люк и исчезла. Тем временем отец критическим оком оглядел обе наши комнаты, пожал плечами и принялся разбирать мою складную кровать,- она не пролезала в дверь. Над нами раздавались шаги матушки; она ворочала ящики, передвигала какие-то тяжелые предметы. За это время никак не меньше трех покупателей заходило в лавку. Посреди площади, где гулял ветер, перед крытым рынком, уже запертым в этот час, торговки засветили на краю прилавка ацетиленовый фонарь.

А дождь лил, лил, все черней, все непроглядней.

- Нашла?

- Кажется... Постой...

Очевидно, она взобралась на ящик. Посыпались какие-то картонки... Отец настороженно ждал, подняв лицо к потолку.

- Может, тебе помочь?

- Нет... Нашла...

Матушка спустилась с чердака, держа в руках черную рамку с треснутым стеклом, в которую вставлена была фотография женщины с буфами на рукавах.

- Это ты стекло разбила?

- Да нет же, Андре... Вспомни... Ты сам, ну когда ты так разозлился на нее... Ты выбросил фотографию в мусорный ящик, и если бы не...

Отец взглянул на меня, подошел вплотную.

- Послушай, сынок... Завтра приезжает тетя Валери... Она будет жить у нас... Смотри не вздумай повторять то, что про нее говорили.

Я долго ломал голову, да и сейчас еще ломаю, что, собственно, он имел в виду.

- Скажи, Генриетта... У малыша ничего другого нет надеть?

- Я собиралась заказать мадемуазель Фольен для него новый костюмчик.

- Может, тебе пойти купить ему что-нибудь поприличней? Мне не хочется, чтобы тетя Валери приняла нас за...

Не помню уж, как он выразился. Отец казался озабоченным. Газ горел плохо. У нас всюду, за исключением лавки, еще стояли не газовые рожки, а простые горелки, и напор был слабый. Во всяком случае, верх горелки был всегда закопчен. Отец почти касался головой потолка полированного дерева. В катившихся по стеклам каплях отражались огни площади.

- Как будто у меня время есть!

- Мадемуазель Фольен еще побудет... Одевайся, Жером...