Подводный реванш   ::   Переяслов Николай Владимирович

Надо признаться, что поначалу я и подумать не мог, что буду заниматься этим самым «Курском» — ведь всего только два дня назад, то есть в пятницу 11 августа, я впервые перешагнул порог «Молодежной правды» не как ее читатель, а как полноправный сотрудник редакции и, понятное дело, не имел еще ни своих собственных архивных наработок, ни необходимых для их создания связей. Да и вообще я в эти дни ходил, что называется, со съехавшей крышей — мало того что меня, всего лишь каких-то полтора месяца назад получившего диплом журналиста, взяли на работу в одну из самых популярных газет России, так практически в этот же самый день мне подарила свою любовь красивейшая девушка Марьинского района, а может быть, и целой Москвы!

Вообще-то, надо признаться, у меня по женской части как-то не очень раньше ладилось, хотя я вроде и не урод, и не дебил. Рост — метр восемьдесят, не хромой, слава богу, и не горбатый, разве что год назад выписали очки (+ 1,5), но и то я их надеваю только при чтении. А вот поди ж ты — все мои друзья вокруг постоянно с бабами, а я — один...

Было, правда, и у меня за время учебы на журфаке два или три небольших романчика, но это так — не столько я кого-то пленил и обольстил, сколько сами мои партнерши решили поэкспериментировать на предмет того, что я из себя представляю. Чего это, мол, за чувак такой, все время один да один? Вроде, не голубой и с квартирой, надо его посмотреть поближе...

Меня зазывали в общагу на какой-нибудь импровизированный день рождения, где было много водки и дешевого красного вина, но мало закуски, и, стараясь побыстрее раскрепоститься и стать таким же веселым, как остальные, я в основном налегал на выпивку и почти не закусывал (хотя и любил всегда как следует поесть). Понятно, что к концу вечеринки я уже был пьян, как зюзя, и наутро совершенно не помнил того, каким образом меня уложила в свою кровать затеявшая весь этот сабантуй однокурсница и, главное, как я себя проявил с ней в постели. Я тяготился неясностью и, хотя страстно желал повторения ночного эксперимента, чувствовал себя все время скованным, не знал, как себя вести, о чем говорить и, главное, что позволить себе в обращении с подругой, и наш (так толком и не завязавшийся) роман как-то сам собою разваливался.

Но вот что касается Ленки, то здесь все обстояло совершенно иначе. Познакомились мы с ней еще в детском саду, расположенном неподалеку от станции метро «Водный стадион», и целый год воспитательницы и нянечки говорили про нас не иначе как «жених и невеста». Мы и вправду так сильно с ней сдружились, что, расставаясь перед выходными, она спрашивала:

— А ты не станешь гулять до понедельника с другой девочкой?

— Не-е-е, ну их! — изо всей силы тряс я из стороны в сторону головой и в свою очередь выяснял: — А ты меня будешь ждать, если я вдруг съем на улице сосульку и заболею ангиной?

— Ну конечно, — уверяла она.

— А если я надолго заболею? — не унимался я. — На две недели?

— Да хоть на полгода! — успокаивала она. — Но лучше все-таки ешь не сосульку, а конфету, — и совала мне в руку какую-нибудь из завалявшихся в ее карманах карамелек.

Но однажды сложилось так, что я не вернулся в свою группу ни после выходных, ни через две недели, ни через полгода, ни до самого окончания садика. Дело в том, что наша пятиэтажка неподалеку от станции метро «Водный стадион» попала под снос, и родителям предоставили квартиру в новом доме аж на бульваре Яна Райниса — причем я узнал обо всем этом, только когда меня провезли через всю Москву на метро и троллейбусе, а затем ввели в новую квартиру и сказали:

— Вот здесь мы теперь и будем жить. У тебя будет даже своя собственная комната. Правда, хорошо?..

Я прошелся по всем трем комнатам, оглядел просторную кухню, туалет и ванную. Квартира была, без сомнения, намного лучше нашей прежней. К тому же из моего окна можно было следить, как по обеим сторонам густого, как настоящая роща, бульвара пробегают голубые и красные троллейбусы.