Полет к солнцу   ::   Девятаев Михаил Петрович

Вдруг из палатки выбежали девушки, те самые, в тех же полотняных белых вышитых сорочках. Кто они, я не знаю. Обе что-то держат перед собой в руках. Бегут вслед за телегой, вот-вот настигнут ее. "Скорее, девочки, скорее, пока не оглянулся солдат". Они уже близко, суют мне небольшой кувшин. Я хватаю его и жадно пью компот. Какой прекрасный напиток: кисловато-сладкий, пахучий. Кажется, ничего вкуснее не пил за всю жизнь. На дне вываренные ягоды. Высыпаю их в пригоршню, бросаю девушкам кувшин.

Впереди горькое, тяжелое путешествие.

Дорога извивается по лесу, бежит между деревьями и кустами. Здесь земля не просыхает. Колеса глубоко вязнут в грунте, телега переваливается на топких ухабах. Лошади тяжело сопят, взмахивают головами, отбиваясь от мух.

Солдат, немолодой, сутулый, что-то ест, а закончив трапезу, начинает наигрывать на губной гармошке какие-то песенки. Я приподнимаюсь на руках, продвигаюсь к нему, но он не обращает на меня никакого внимания.

Молниеносно возникает мысль: "Чем ударить солдата, чтобы не успел даже схватиться за автомат?" И за спиной словно выросли крылья. Сердце вот-вот выскочит из груди... "Убить солдата и на лошадях махнуть к линии фронта!" Солдата мне абсолютно не жаль, он - мой враг, везет меня в тыл на допросы и пытки. "Я могу добыть себе свободу ценой его жизни".

Какие только картины не рисовались в моем сознании за эти несколько минут, о чем только я не передумал, пока солдат наигрывал свои песенки. Но одних мечтаний для побега недостаточно. Наверно, именно поэтому эсэсовец и чувствует себя так спокойно, сидит, не оборачиваясь, ибо уверен, что в телеге нет никакого оружия, он видел, какие у меня руки.

Возвращается грустное сознание собственного бессилия. Становится еще тяжелее на душе. На этой лесной дороге я впервые подумал о побеге. И впервые поверил в него.

В густом лесу влажно, пахнет прелой листвой. Щебечут птицы... Вспоминаю лесок на львовщине, возле которого расположен наш аэродром. Как там было хорошо! Сколько прелести в том, что ты на свободе, среди друзей...

Нас догоняет легковая автомашина. Телега останавливается, автомобиль тоже. Немцы, перебросившись несколькими словами, жестами показывают, чтобы я пересел в машину.

- Как это сделать? Сам я не могу, - говорю я. Видимо, меня поняли и стали помогать поскорее перебраться в автомобиль. Шофер погнал машину очень быстро. Куда он так торопится? Почему?

* * *

Село. Одинокие хаты среди деревьев. Машина остановилась около небольшого домика. Оттуда вышел солдат с автоматом, сел к нам, и мы поехали к огромному сараю. Солдат помог мне выйти из машины. Я почувствовал удушливый смрад, от которого закружилась голова. Стены сарая кирпичные, толстые, двери кованые. Похоже, что этот каменный дом служит местом заключения пленных. Я один из них и единственный заключенный.

- Перед дверью вышагивает часовой. Он не прислушивается к тому, что происходит в сарае, не следит за мной, а развлекается, так же как и мой первый возница, губной гармошкой. Я жду: не идут ли за мной, не несут ли чего-нибудь поесть...

Кажется, недалеко отвезли меня от линии фронта, а здесь совсем тихо. Я не привык к такой тишине. Лучше бы грохотала артиллерия и рвались бомбы.

Мысли, мысли...

Что будет?

Ответа не нахожу. Остается одно - думать о прошлом. А оно сейчас особенно дорого...

Первая боевая тревога на рассвете в июне 1941 года, бои, ранение... Теперь это не кажется таким страшным, как было тогда. В памяти оживают имена живущих и уже погибших товарищей, дни фронтовой жизни.

Я лежал на соломе, смотрел в маленькое окошко на белые высокие вечерние облака и мысленно возвращался в свое прошлое. Приятно было анализировать обстоятельства, требовавшие от меня решимости, мужества, верности своему долгу, и надеяться на хороший исход в будущем.