Последние свидетели (сто недетских рассказов)   ::   Алексиевич Светлана

.

Меня закутывают тоже во что-то черное, и мы прячемся в болоте. Наутро домой, но дома уже нет, только груда дымившихся головешек. Бабушка нашла ком соли, который лежал на припечке. Аккуратно собрали соль, потом и глину, смешанную с солью, ссыпали ее в кувшин. Это все, что у нас осталось от дома...

"И поцеловала в учебнике все портреты..."

Зина Шиманская - 11 лет.

Сейчас - кассир.

Живет в Минске.

В день, когда началась война, мы были в цирке. Мы ничего не знали. В десять часов пошли в цирк, а вышли: на улице все зареванные, все говорят: "Война!" Мы: "Ура!" Дети... Мы читали в "Пионерской правде", как освобождали Западную Белоруссию, как мальчишки помогали бойцам, в газете печатались фотографии. Мы обрадовались, что и мы себя проявим.

Я даже вам расскажу, что, когда освобождали Западную Белоруссию, мы с подружкой, начитавшись в газетах о разных подвигах, решили идти помогать нашим. Мы удрали из дому. Перед этим собирали какие-то продукты. Она пришла ко мне ночевать, а на рассвете рано встали и тихонько вышли из дома. А брат, видимо. следил, как мы последние дни шушукались, что-то пихали в мешочки. Мы вышли во двор, и он нас вернул.

А мальчишки из нашего класса, я знаю, удирали на финскую, на испанскую войну.

И когда немцы вошли в город, а вошли они в Минск быстро, с этим трудно, с этим невозможно было смириться. В городе стал "новый порядок", как это ни называли, снова открылись школы. Мама послала меня в школу. Она решила, что война войной, а прерывать учебу не надо. На первом уроке географичка, та самая, что нас учила и до войны, стала говорить против Советской власти. Я встала и сказала" Больше в такой школе учиться не буду". И ушла...

Пришла домой и поцеловала в учебнике литературы все портреты... Я очень любила литературу...

"Возьмите наших детей,

а мы пойдем защищать город..."

Инна Левкевич - 10 лет.

Сейчас - инженер-строитель.

Живет в Минске.

В первые же дни над нами рвались бомбы... На земле лежали столбы и провода. Люди бежали, но все равно предупреждали друг друга: "Осторожно провод! Осторожно - провод!", чтобы никто не зацепился, не упал.

Еще утром двадцать шестого мама выдавала зарплату, она работала бухгалтером на заводе, а вечером мы уже были беженцами. И когда уходили из города, то видели, как горела наша школа. Пламя бушевало в каждом окне. Мы рыдали, что горит наша школа. Нас было четверо у мамы, трое шли пешком, а младшая у мамы на руках. Мама еще говорила, что ключ взяла с собой, а квартиру забыла закрыть. Она пыталась останавливать машины, кричала и просила: "Возьмите наших детей, а мы пойдем защищать город". Она не верила, что враг войдет в город.

Страшным и непонятным было все. После бомбежки встанешь с земли, а рядом с тобой лежавший человек не поднимается... Я уже давно взрослая, но передать это состояние и сейчас не могу... А в первые дни... Я росла сорванцом, и мне было интересно посмотреть: как это летят бомбы, .как это они свистят и как они падают. И вот я ложилась на землю, накрывалась пальто и через петельку для пуговицы наблюдала, как бомбы летят... Так было, пока я не увидела первого убитого. Тогда я испугалась...

Сестре Ирме было семь лет, она несла примус и мамины туфли, страшно боялась потерять эти туфли. Туфли были новые, бледно-розового цвета, с граненым каблуком. Мама взяла их нечаянно, а может, потому что это была у нее самая красивая вещь...

И с ключом, и с туфлями мы скоро вернулись назад в город. Есть было нечего. Собирали лебеду, если лебеду. Не было дров. Немцы спалили колхозный сад возле Минска, боялись партизан. Мы ходили и обрубали там пеньки, чтобы хоть немного нагреть печь. Из дрожжей делали печенку: жарили дрожжи на сковородке и у них появлялся привкус печени. Мама дала мне деньги, чтобы я купила хлеба на рынке.