Прорыв на Харбин   ::   Белобородов Афанасий Павлантьевич

Впереди виднелась сопка с приплюснутой вершиной, за ней гряда более высоких холмов. Оттуда противник вел сильный ружейно-пулеметный огонь. По приказу командира роты Лепешко мы развернулись в цепь, перебежками двинулись к сопке. Огонь усилился, появились первые раненые, рота залегла. Лепешко поднялся во весь рост: "Товарищи, за мной, вперед, ура!" И тут же упал, сраженный пулей. Кинулся я к нему - убит! Не могу сказать, что в этот момент я думал как-то связно. Одна только мысль была:

"Командир убит, я политрук, на меня смотрят бойцы, я должен..." Вскочил, что-то крикнул, побежал к сопке. Земли под собой не чувствовал, за спиной слышал топот сапог, пули посвистывали, свежевырытые окопы, чернеющие бруствером, будто сами надвигались на меня, оттуда вылезали люди в черной одежде и бежали врассыпную от нас вверх по склону сопки. Меня обогнал командир взвода Уналов и еще кто-то. Прыгнули в окопы, в них только убитые белокитайцы. "Вперед!" Выскочили на плоскую вершину.

Уже рассвело. Внизу тускло поблескивали рельсы железной дороги. Через них к гряде холмов и выше, по их скатам, бежали толпы белокитайцев. Открыли мы огонь, вступила в дело и наша артиллерия, снаряды рвались среди мечущихся китайских милитаристов. Появился наш командир батальона Левченко, я доложил ему, что Лепешко убит. "Веди роту!- приказал он.-Наступаем на Чжалайнор вдоль железной дороги". Батальон развернулся фронтом на юго-восток, двинулись к Чжалайнору. В сумерках подошли к окраинным домикам, оттуда били пулеметы и артиллерия. Поступил приказ окопаться.

Утром пошли в атаку, но сильный артиллерийский огонь опять заставил залечь. Вижу, к нам с тыла быстро идет высокий человек в кожаном реглане и летном кожаном шлеме. Когда подошел ближе, я узнал в нем Степана Сергеевича Вострецова, которого видел недавно на партактиве дивизии. Вскочив, хочу доложить, но он жестом остановил меня. Спросил:

- Лежим?

- Так точно, товарищ командующий!

- Страшно?

- Так точно!

- А на партактиве ты выступал смело, - напомнил он.

Пули свистят, неподалеку рвутся снаряды, мне бы упасть плашмя, прижаться к земле, но командующий стоит, стою и я.

- Где командир батальона? - спросил он.

Указываю ему бугор справа, где должен быть комбат. Оттуда кто-то бежит к нам, и в этот момент вокруг нас снова стали рваться снаряды. Я и сам не заметил, как оказался на коленях, за спиной у командующего. Кругом грохочет, а он и не пошевельнулся, слышу его слова:

- Срам какой! Пуле кланяется.

Вскочил я как пружиной подброшенный. Думал, к моей позе относится эта реплика. Нет, кажется, не ко мне. Смотрит он куда-то в сторону, взглянул и я. Там кто-то из командиров, как говорится, нюхал землю носом. Командующий пошел туда вдоль цепи.

Между тем артиллерийский огонь противника все усиливался, срывая наши попытки ворваться в город. Прошел час, а может, и больше. Потом после боя командир полка Бакуев и другие товарищи расспрашивали меня, как наша 9-я рота оказалась у противника в тылу, на чжалайнорском мосту. А дело было так. Осмотрелся я на местности, увидел слева лощину, приказал двигаться по ней: может, выведет к городу? А она вывела нас еще дальше. Слышу, разрывы снарядов все глуше, взобрался по откосу наверх, вижу справа дома Чжалайнора, прямо впереди - насыпь железной дороги, слева, совсем близко, - железный мост, на нем около пулемета снуют белокитайцы в черных ватных куртках. Подобрались мы к ним по лощине, ворвались на мост, перебили охрану. А когда из Чжалайнора к мосту двинулась пехота противника с артиллерией и обозом, мы встретили ее огнем и отбросили назад - прямо на штыки ворвавшихся в город 106-го Сахалинского, 107-го Владимирского и 108-го Белореченского полков.

Уйти в тыл, к Цагану, минуя мост, белокитайцы не смогли. Речной лед покрыла вода: видимо, где-то выше по течению взорвали плотину.